Биография лао-цзы. Лао-Цзы — Китайский философ, основатель даосизма

Лао-Цзы (Лаоцзы, Старый Младенец, Мудрый Старец) – легендарный древнекитайский философ-мыслитель, живший в VI-V вв. до н. э. Его считают автором «Дао Дэ Цзин» («Книга о Пути и благой силе») - классического даосского философского трактата, основоположником религиозно-философского направления «даосизм», хотя в историчности этого человека у многих представителей современной науки есть большие сомнения.

Лао-Цзы являлся персонажем легендарным и стал объектом обожествления уже на раннем этапе существования даосизма. Существует легенда, согласно которой философ, проведя в материнской утробе несколько десятков лет, увидел этот мир старцем (именно с этим связан возможный перевод имени как «Старый Ребенок»). Мифологизированное жизнеописание в совокупности с отсутствием достоверных исторических сведений дают богатую почву для предположений по поводу биографии Лао-Цзы. Например, есть версии, согласно которым этот легендарный персонаж – не кто иной, как великий Конфуций . Есть легенда, сообщающая о приходе Лао-цзы на китайскую землю из Индии, причем Мастер явился жителям Поднебесной словно заново рожденным, без прошлого.

Наиболее известное и распространенное жизнеописание Лао-Цзы восходит к трудам известного историки Сыма Цяня, жившего около 145-186 до н. э. В его «Исторических записках» есть глава под названием «Жизнеописание Лао-цзы Хань Фэй-цзы». Местом его рождения называется царство Чу (Южный Китай), уезд Ку, деревня Цюйжэнь, где он появился на свет в 604 г. до н. э. Значимую часть жизни Лао-Цзы занимал в Чжоу должность хранителя императорского архива и библиотеки государства. В 517 г. до н. э. состоялась его встреча с Конфуцием, произведшая на второго очень сильное впечатление, тем более что Лао-Цзы был больше чем на полвека его старше.

Будучи стариком, разочаровавшись в окружающем его мире, он выдвинулся в западном направлении, чтобы покинуть страну. Когда философ приблизился к пограничной заставе в области Ханьгу, его остановил Инь Си, «страж заставы» и обратился к нему с просьбой поведать ему об учении. Так появился текст в пять тысяч слов - книга «Дао дэ цзин», которую Лао-Цзы написал либо продиктовал и которая стала считаться каноническим текстом даосизма. Покинув Китай, философ отправился Индию, проповедовал там, и во многом благодаря его учению возник буддизм. О его смерти и ее обстоятельствах ничего неизвестно.

В центре философии Лао-Цзы – понятие «дао», начало, которое невозможно познать и выразить словами, представляющее собой единство бытия и небытия. Употребляя метафору, его сравнивают с водой: она мягка, производит впечатление податливой, однако ее сила в действительности непреодолима. Диктуемый дао способ существования, образ действий – это недеяние, подразумевающее отказ от борьбы, непротивление, поиск гармонии. Лао-Цзы предписывал мудрым правителям не вести войны и не жить в роскоши, а прививать своим народам стремление жить просто, чисто и естественно, по тем обычаям, которые существовали до насаждения человеку цивилизации с ее моралью и культурой. Вечному Дао уподобляются те, кто хранит покой в своем сердце, делая его бесстрастным. Данный аспект древнекитайской концепции лег в основу характерных для более поздних этапов существования даосизма поисков путей обретения физического бессмертия.

Лаконичность, афористичность «Дао Дэ Цзин» создают благодатную почву для разносторонних трактовок; книга переведена на большое количество языков, в том числе европейских.

: Lǎo Zǐ , VI век до н. э.), древнекитайский философ VI-V веков до н. э., которому приписывается авторство классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин ». Современная наука подвергает сомнению историчность Лао-цзы, тем не менее в научной литературе он часто определяется как основоположник даосизма .

Лао-цзы покидает Китай верхом на буйволе

Уже в раннем даосизме Лао-цзы становится фигурой легендарной и начинается процесс его обожествления. Легенды повествуют о его чудесном рождении (мать носила его несколько десятков лет и родила стариком - откуда и имя его, «Старый ребёнок», хотя иероглиф «цзы» означал одновременно и понятие «мудрец», так что его имя можно переводить как «Старый мудрец») и о его уходе из Китая.

Многие современные исследователи ставят под сомнение сам факт существования Лао-цзы. Некоторые предполагают, что он мог быть старшим современником Конфуция , о котором - в отличие от Конфуция - в источниках нет достоверных сведений ни исторического, ни биографического характера. Есть даже версия, что Лао-цзы и Конфуций - это одно лицо. Существуют предположения, что Лао-цзы мог быть автором Дао Дэ Цзина, если он жил в IV-III вв. до н. э.

Также рассматривается следующий вариант биографии: Лао-цзы - полулегендарный китайский мыслитель, основатель философии даосизма. По преданию, родился в 604 г. до нашей эры, однако историчность его личности вызывает сомнения. В его краткой биографии сказано, что он был историографом-архивариусом при императорском дворе и прожил 160 или даже 200 лет.

Самый известный вариант биографии Лао-цзы сообщается Сыма Цянем : Лао-цзы родился в царстве Чу на юге Китая. Большую часть своей жизни он служил хранителем императорского архива и библиотеки государства Чжоу . В 517 году произошла знаменитая встреча с Конфуцием . В преклонном возрасте он отправился из страны на запад. Когда он достиг пограничной заставы, то её начальник Инь Си попросил Лао-цзы рассказать ему о своём учении. Лао-цзы выполнил его просьбу, написав текст Дао Дэ Цзин (Канон Пути и его Благой Силы). После чего он ушёл, и неизвестно как и где он умер.

По другой легенде Мастер Лао-цзы пришёл в Китай из Индии, отбросив свою историю, он предстал перед китайцами совершенно чистым, без своего прошлого, как будто заново рождённым.

Путешествие на Запад

Согласно этому же роману, уже после заточения Сунь Укуна под горой, буйвол Лао-цзы сбежал от своего хозяина обратно на землю, предварительно украв его алмазный браслет, в результате чего приобрёл сверхъестественные способности и превратился в однорогого демона. После этого он собрал банду из оборотней и демонов и в течение последующих 7 лет терроризировал местные земли, похищая путников и съедая их, до тех пор, пока в его владения не пожаловал Сюаньцзан со своими спутниками. Однорогий демон, воспользовавшись отсутствием Сунь Укуна , отправившегося за подаянием, обманом заманил в ловушку и похитил Сюаньцзана , Чжу Бацзе , Ша-сэна и коня. Тем временем, вернувшийся Сунь Укун обнаружил пропажу своего наставника и спутников, и отправился к ним на выручку в пещеру, где однорогий демон держал их в плену. Встретившись с демоном, Сунь Укун сразился с ним, но однорогий демон победил его при помощи своего браслета, который он использовал в качестве засасывающего устройства, и отнял у него посох, вынудив Укуна спасаться бегством. Сунь Укун обратился за помощью к Юй-ди и тот отрядил на помощь Сунь Укуну войска небожителей, но даже они не смогли его победить - из-за волшебного браслета, с помощью которого демон отбирал у них оружие. Тогда, по совету Будды , Сунь Укун отправился за помощью к Лао-цзы, который, обнаружив пропажу своего буйвола и браслета, поспешил вместе с ним на землю, где вновь превратил демона в буйвола, загнал его в стойло, отобрал у него браслет и освободил Сюаньцзана и его спутников, после чего те продолжили свой путь в Индию.

Лао-цзы об истине

• «Высказанная вслух истина перестаёт быть таковой, ибо уже утратила первичную связь с моментом истинности».
• «Знающий не говорит, говорящий не знает».

Из имеющихся письменных источников ясно, что Лао-цзы был мистиком и квиетистом, преподававшим совершенно неофициальную доктрину, полагавшуюся исключительно на внутреннее созерцание. Человек обретает истину путем освобождения от всего ложного в самом себе. Мистическое переживание завершает поиски реальности. Лао-цзы писал: «Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао».

Диалектика

Философия Лао-цзы пронизана и своеобразной диалектикой:

• «Из бытия и небытия произошло всё; из невозможного и возможного - исполнение; из длинного и короткого - форма. Высокое подчиняет себе низкое; высшие голоса вместе с низшими производят гармонию, предшествующее подчиняет себе последующее.»

Однако Лао-цзы понимал её не как борьбу противоположностей, а как их примирение. А отсюда делались и практические выводы:

• «Когда человек дойдет до не-делания , то нет того, что бы не было сделано.»
• «Кто любит народ и управляет им, тот должен быть бездеятельным.»

Из этих мыслей видна основная идея философии, или этики, Лао-цзы: это принцип не-делания, бездействия. Всякое насильственное стремление что-либо сделать, что-либо изменить в природе или в жизни людей осуждается.

• «Множество горных рек впадает в глубокое море. Причина в том, что моря расположены ниже гор. Поэтому они в состоянии властвовать над всеми потоками. Так и мудрец, желая быть над людьми, он становится ниже их, желая быть впереди, он становится сзади. Поэтому, хотя его место над людьми, они не чувствуют его тяжести, хотя его место перед ними, они не считают это несправедливостью.»
• «„Святой муж“, управляющий страной, старается, чтобы мудрые не смели сделать чего-нибудь. Когда все сделаются бездеятельными, то (на земле) будет полное спокойствие.»
• «Кто свободен от всякого рода знаний, тот никогда не будет болеть.»
• «Нет знания; вот почему я не знаю ничего.»

Власть царя среди народа Лао-цзы ставил очень высоко, но понимал её как чисто патриархальную власть. В понимании Лао-цзы царь - это священный и бездеятельный вождь. К современной же ему государственной власти Лао-цзы относился отрицательно.

• «От того народ голодает, что слишком велики и тяжелы государственные налоги. Это именно причина бедствий народа.»

• Сыма Цянь объединяет биографии Лао-цзы и Хань Фэя 韩非, легистского философа конца эпохи Воюющих Царств, выступавшего против конфуцианства. Трактат «Хань Фэй-цзы», содержащий учение последнего, уделяет интерпретаций Лао-цзы две главы (《解老》, 《喻老》).

Список произведений

• Лао-цзы Дао Дэ Цзин: A paragon ebook , LAO ZI most-comprehensive ebook for FREE in PDF & HTM format, contains 50 translations in 6 different layouts, by Sanmayce.
• Дао Дэ Цзин.(«Канон Пути и Добродетели») Перевод А. Кувшинова. - С.-Пб., 1991.

Лао-цзы (Старый Младенец, Мудрый Старец; кит. упр. 老子, пиньинь: Lǎo Zǐ, VI век до н. э.). Древнекитайский философ VI–V веков до н. э., которому приписывается авторство классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин». В рамках современной исторической науки историчность Лао-цзы подвергается сомнению, тем не менее в научной литературе он часто всё равно определяется как основоположник даосизма. В религиозно-философском учении большинства даосских школ Лао-цзы традиционно почитается как божество - один из Трёх Чистых.

Уже в раннем даосизме Лао-цзы становится фигурой легендарной и начинается процесс его обожествления. Легенды повествуют о его чудесном рождении. Его первым именем было Ли Эр. Слова «Лао-цзы», означающие «старый философ» или «старый ребёнок», впервые произнесла его мать, когда разродилась сыном под сливовым деревом. Мать носила его в утробе несколько десятков лет (по легенде 81 год), и на свет он появился из её бедра. У новорожденного были седые волосы, от чего он напоминал старика. Увидев такое чудо, мать была сильно удивлена.

Многие современные исследователи ставят под сомнение сам факт существования Лао-цзы. Некоторые предполагают, что он мог быть старшим современником , о котором - в отличие от Конфуция - в источниках нет достоверных сведений ни исторического, ни биографического характера. Есть даже версия, что Лао-цзы и Конфуций - это одно лицо. Существуют предположения, что Лао-цзы мог быть автором Дао Дэ Цзина, если он жил в IV-III вв. до н. э.

Также рассматривается следующий вариант биографии: Лао-цзы - полулегендарный китайский мыслитель, основатель философии даосизма. По преданию, родился в 604 г. до нашей эры, эта дата принята в хронологии всемирной истории, принятой в современной Японии. Этот же год указывает и известный современный синолог Франсуа Жульен. Однако историчность его личности не подтверждается в других источниках и в силу этого вызывает сомнения. В его краткой биографии сказано, что он был историографом-архивариусом при императорском дворе и прожил 160 или даже 200 лет.

Самый известный вариант биографии Лао-цзы описывается китайским историком Сыма Цянем в его труде «Исторические повествования». По его словам, Лао-цзы родился в селении Цюйжэнь, волости Ли, уезда Ху, в царстве Чу на юге Китая. Большую часть своей жизни он служил хранителем императорского архива и библиотекарем в государственной библиотеке во времена династии Чжоу. Факт, говорящий о его высокой образованности. В 517 году произошла знаменитая встреча с Конфуцием. Лао-цзы тогда сказал ему: «Оставь, о друг, свое высокомерие, разные стремления и мифические планы: всё это не имеет никакой цены для твоего собственного я. Больше мне нечего тебе сказать!». Конфуций отошёл и сказал своим ученикам: «Я знаю, как птицы могут летать, рыбы плавать, дичина бегать... Но как дракон устремляется по ветру и облакам и подымается в небеса, я не постигаю. Ныне я узрел Лао-Цзы и думаю, что он подобен дракону». В преклонном возрасте он отправился из страны на запад. Когда он достиг пограничной заставы, то её начальник Инь Си попросил Лао-цзы рассказать ему о своём учении. Лао-цзы выполнил его просьбу, написав текст Дао Дэ Цзин (Канон Пути и его Благой Силы). После чего он ушёл, и неизвестно как и где он умер.

По другой легенде Мастер Лао-цзы пришёл в Китай из Индии, отбросив свою историю, он предстал перед китайцами совершенно чистым, без своего прошлого, как будто заново рождённым.

Путешествие Лао-цзы на Запад стало концепцией, разработанной в трактате Хуахуцзин в целях анти-буддийской полемики.

Центральной идеей философии Лао-цзы была идея двух первоначал - Дао и Дэ.

Слово «Дао» на китайском языке буквально означает «путь»; одна из важнейших категорий китайской философии. Однако в даосской философской системе оно получило гораздо более широкое метафизическое содержание. Лао-цзы использует слово «Дао» с особой осмотрительностью, ибо «Дао» бессловесно, безымянно, бесформенно и недвижимо. Никто, даже Лао-цзы не может дать определения «Дао». Он не может дать определение «Дао», поскольку знать, что ты не знаешь(всего), - есть величие. Не знать, что ты не знаешь (всего), - есть болезнь. Слово «Дао» - это просто звук, сорвавшийся с губ Лао-цзы. Он не выдумал его - просто сказал наугад. Но когда появится понимание, слова исчезнут - в них уже не будет необходимости. «Дао» означает не только путь, но и суть вещей и тотального бытия вселенной. «Дао» - всеобщий Закон и Абсолют. Само понятие «дао» можно толковать и материалистически: «Дао» - это природа, объективный мир.

Одним из сложнейших в китайской традиции выступает понятие «Дэ» . С одной стороны, «Дэ» - есть то, что питает «Дао», делает его возможным (вариант из противоположности: «Дао» питает «Дэ», «Дао» - безгранично, «Дэ» - определено). Это некая универсальная сила, принцип, с помощью которого «Дао» - как путь вещей, может состояться. Это также метод, с помощью которого можно практиковать и соответствовать «Дао». «Дэ» - принцип, способ бытия. Это и возможность правильного накопления «жизненной энергии» - Ци. «Дэ» - искусство правильно распорядиться «жизненной энергией», правильное поведение. Но «Дэ» - не мораль в узком понимании. «Дэ» выходит за рамки здравого смысла, побуждая человека высвобождать жизненную силу из пут повседневности. К понятию «Дэ» близко даосское учение об У-вэй, недеянии.

Процесс обожествления Лао-цзы начинает складываться в даосизме, по всей видимости, ещё в конце III - начале II век до н. э., но полностью оно оформилось только в эпоху династии Хань ко II веку н. э. В 165 г. император Хуань-ди повелел совершить жертвоприношение ему на родине Лао-цзы в уезде Ку, а через год приказал совершить и в своём дворце. Создатель ведущей даосской школы небесных наставников Чжан Даолин сообщил о явлении в мир в 142 году божественного Лао-цзы, передавшего ему свои чудодейственные возможности. Лидеры этой школы составили собственный комментарий к трактату «Дао дэ цзин», получивший название «Сян Эр чжу», и учредили поклонение Лао-цзы в созданном ими в конце II - начале III в. теократическом государстве в провинции Сычуань. В эпоху Шести династий (220-589 годы) Лао-цзы стал почитаться как один из Трёх Чистых - высших божеств даосского пантеона. Особый размах поклонение Лао-цзы приобрело при династии Тан (618-907 годы), императоры этой династии почитали его своим предком, возводили ему святилища и наделяли высокими званиями и титулами.

Уже в раннем даосизме Лао-цзы становится фигурой легендарной и начинается процесс его обожествления . Легенды повествуют о его чудесном рождении. Его первым именем было Ли Эр. Слова «Лао-цзы», означающие «старый философ» или «старый ребёнок», впервые произнесла его мать, когда разродилась сыном под сливовым деревом. Мать носила его в утробе несколько десятков лет (по легенде 81 год), и на свет он появился из её бедра. У новорожденного были седые волосы, от чего он напоминал старика. Увидев такое чудо, мать была сильно удивлена .

Многие современные исследователи ставят под сомнение сам факт существования Лао-цзы. Некоторые предполагают, что он мог быть старшим современником Конфуция , о котором - в отличие от Конфуция - в источниках нет достоверных сведений ни исторического, ни биографического характера. Есть даже версия, что Лао-цзы и Конфуций - это одно лицо. Существуют предположения, что Лао-цзы мог быть автором Дао Дэ Цзина, если он жил в IV-III вв. до н. э.

Самый известный вариант биографии Лао-цзы описывается китайским историком Сыма Цянем в его труде «Исторические повествования». По его словам, Лао-цзы родился в селении Цюйжэнь, волости Ли, уезда Ху , в царстве Чу на юге Китая . Большую часть своей жизни он служил хранителем императорского архива и библиотекарем в государственной библиотеке во времена династии Чжоу . Факт, говорящий о его высокой образованности. В 517 году произошла знаменитая встреча с Конфуцием . Лао-цзы тогда сказал ему: - «Оставь, о друг, своё высокомерие, разные стремления и мифические планы: всё это не имеет никакой цены для твоего собственного я. Больше мне нечего тебе сказать!». Конфуций отошёл и сказал своим ученикам: - «Я знаю, как птицы могут летать, рыбы плавать, дичина бегать… Но как дракон устремляется по ветру и облакам и подымается в небеса, я не постигаю. Ныне я узрел Лао-Цзы и думаю, что он подобен дракону». В преклонном возрасте он отправился из страны на запад. Когда он достиг пограничной заставы, то её начальник Инь Си попросил Лао-цзы рассказать ему о своём учении. Лао-цзы выполнил его просьбу, написав текст Дао Дэ Цзин (Канон Пути и его Благой Силы). После чего он ушёл, и неизвестно как и где он умер.

По другой легенде Мастер Лао-цзы пришёл в Китай из Индии , отбросив свою историю, он предстал перед китайцами совершенно чистым, без своего прошлого, как будто заново рождённым.

Путешествие Лао-цзы на Запад стало концепцией, разработанной в трактате Хуахуцзин в целях анти-буддийской полемики.

Дао дэ цзин

…Все люди держатся за своё «я»,
один лишь я выбрал отказаться от этого.
Мое сердце подобно сердцу глупого человека, -
такое темное, такое неясное!
Повседневный мир людей ясен и очевиден,
один лишь я живу в мире смутном,
подобном вечерним сумеркам.
Повседневный мир людей расписан до мелочей,
один лишь я живу в мире непонятном и загадочном.
Как озеро я спокоен и тих.
Неостановим, подобно дыханию ветра!
Людям всегда есть чем заняться,
один лишь я живу подобно невежественному дикарю.
Лишь я один отличаюсь от других тем,
что превыше всего ценю корень жизни, мать всего живого.

Философия

Лао-цзы об истине

• «Высказанная вслух истина перестаёт быть таковой, ибо уже утратила первичную связь с моментом истинности».
• «Знающий не говорит, говорящий не знает».

Из имеющихся письменных источников ясно, что Лао-цзы был мистиком и квиетистом в современном понимании, преподававшим совершенно неофициальную доктрину, полагавшуюся исключительно на внутреннее созерцание . Человек обретает истину путём освобождения от всего ложного в самом себе. Мистическое переживание завершает поиски реальности. Лао-цзы писал: «Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао».

Диалектика

Философия Лао-цзы пронизана и своеобразной диалектикой :

• «Из бытия и небытия произошло всё; из невозможного и возможного - исполнение; из длинного и короткого - форма. Высокое подчиняет себе низкое; высшие голоса вместе с низшими производят гармонию, предшествующее подчиняет себе последующее.»

Однако Лао-цзы понимал её не как борьбу противоположностей, а как их примирение. А отсюда делались и практические выводы:

• «Когда человек дойдет до не-делания , то нет того, что бы не было сделано.»
• «Кто любит народ и управляет им, тот должен быть бездеятельным.»

Из этих мыслей видна основная идея философии, или этики, Лао-цзы: это принцип не-делания, бездействия. Всякое насильственное стремление что-либо сделать, что-либо изменить в природе или в жизни людей осуждается.

• «Множество горных рек впадает в глубокое море. Причина в том, что моря расположены ниже гор. Поэтому они в состоянии властвовать над всеми потоками. Так и мудрец, желая быть над людьми, он становится ниже их, желая быть впереди, он становится сзади. Поэтому, хотя его место над людьми, они не чувствуют его тяжести, хотя его место перед ними, они не считают это несправедливостью.»
• «„Святой муж“, управляющий страной, старается, чтобы мудрые не смели сделать чего-нибудь. Когда все сделаются бездеятельными, то (на земле) будет полное спокойствие.»
• «Кто свободен от всякого рода знаний, тот никогда не будет болеть.»
• «Нет знания; вот почему я не знаю ничего.»

Власть царя среди народа Лао-цзы ставил очень высоко, но понимал её как чисто патриархальную власть. В понимании Лао-цзы царь - это священный и бездеятельный вождь . К современной же ему государственной власти Лао-цзы относился отрицательно.

• «От того народ голодает, что слишком велики и тяжелы государственные налоги. Это именно причина бедствий народа.»
• Сыма Цянь объединяет биографии Лао-цзы и Хань Фэя , легистского философа конца эпохи Воюющих Царств , выступавшего против конфуцианства. Трактат «Хань Фэй-цзы», содержащий учение последнего, уделяет интерпретации Лао-цзы две полных главы.

Культ Лао-цзы

Процесс обожествления Лао-цзы начинает складываться в даосизме, по всей видимости, ещё в конце III - начале II век до н. э. , но полностью оно оформилось только в эпоху династии Хань ко II веку н. э. В 165 г. император Хуань-ди повелел совершить жертвоприношение ему на родине Лао-цзы в уезде Ку, а через год приказал совершить и в своём дворце. Создатель ведущей даосской школы небесных наставников Чжан Даолин сообщил о явлении в мир в 142 году божественного Лао-цзы, передавшего ему свои чудодейственные возможности. Лидеры этой школы составили собственный комментарий к трактату «Дао дэ цзин», получивший название «Сян Эр чжу», и учредили поклонение Лао-цзы в созданном ими в конце II - начале III в. теократическом государстве в провинции Сычуань . В эпоху Шести династий (220-589 годы) Лао-цзы стал почитаться как один из Трёх Чистых (англ.) русск. (сань цин) - высших божеств даосского пантеона . Особый размах поклонение Лао-цзы приобрело при династии Тан (618-907 годы), императоры этой династии почитали его своим предком, возводили ему святилища и наделяли высокими званиями и титулами.

См. также

Список произведений

Напишите отзыв о статье "Лао-цзы"

Примечания

Литература

• Ян Хиншун . Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение. М.-Л.,1950
• Мялль Л. К пониманию "Дао дэ цзина" // Учёные записки Тартуского государственного университета. Тарту, 1981. Вып. 558. С. 115-126.
• Спирин В. С. Гармония лука и лиры глазами Лао-цзы //Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XIV.Ч.1. М.,1981.
• Спирин В. С. Строй, семантика, контекст 14-го параграфа «Дао дэ цзина» //Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XX.Ч.1. М.,1986.
• Головачёва Л.И. Кто автор известного текста трактата Лао-цзы? // Тезисы всесоюзной конференции ВАКИТ. 22-24 ноября 1988. М., 1988. С.31-33
• Лукьянов А. Е. Первый философ Китая: Фрагменты философской автобиографии Лао цзы. // Вестник МГУ. Серия 7: Философия. 1989. N 5. С. 43-54.
• Спирин В. С. «Слава» и «позор» в § 28 «Дао дэ цзина»//Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XXII.Ч.1. М.,1989.
• Лукьянов А. Е. Лаоцзы (философия раннего даосизма). М., 1991.
• Лукьянов А. Е. Рациональные характеристики Дао в системе "Дао дэ цзин" // Рационалистическая традиция и современность. Китай. М., 1993. С. 24-48.
• Маслов А. А. Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина». М., 1996.
• Viktor Kalinke : Studien zu Laozi, Daodejing . Band 1: Text und Übersetzung / Zeichenlexikon. Leipzig 2000, ISBN 3-934015-15-8
• Viktor Kalinke: Studien zu Laozi, Daodejing . Band 2: Anmerkungen und Kommentare. Leipzig 2000, ISBN 3-934015-18-2
• Viktor Kalinke: Studien zu Laozi, Daodejing . Band 3: Nichtstun als Handlungsmaxime. Essay , Leipzig 2011, ISBN 978-3-86660-115-4
• Кычанов Е. И. Тангутский апокриф о встрече Конфуция и Лао-цзы //XIX научная конференция по историографии и источниковедению истории стран Азии и Африки. СПб.,1997. С.82-84.
• Карапетянц А. М., Крушинский А. А. Современные достижения в формальном анализе «Дао дэ цзина» // От магической силы к моральному императиву: категория дэ в китайской культуре. М., 1998.
• Ксензов, П. В. Цитаты из Лао-Цзы в трактате "Хань Фэй-Цзы" и их соотношение с полными версиями "Дао-дэ цзина" // Вестник Московского университета: Сер.13:Востоковедение. – 07/2003 . – N3 . – С.95-102 .
• Мартыненко Н. П. Изучение семантики древних форм начертания текста «Дао дэ цзин» как необходимая компонента изучения истории даосизма // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. № 3. 1999.С.31-50
• Рехо Ким «Неделание»: Лев Толстой и Лао-Цзы Проблемы Дальнего Востока. 2000.-№ 6. С.152-163.
• Лукьянов А. Е. Лао-цзы и Конфуций: Философия Дао. М., 2001. 384 с.
• Маслов А. А. Загадки, тайны и коды «Дао дэ цзина». Ростов-на-Дону, 2005. 272 с.
• Степанова Л. М. Проблема личности в учении Лао-цзы о совершенномудром. // Вестник Бурятского государственного университета. 2008. № 6. С. 24-29.
• Суровцева М. Е. Лев Толстой и философия Лао-Цзы // Вестник Центра международного образования МГУ им. М.В. Ломоносова. М., 2010. № 1. С. 85-90.
• Кобзев А. И. // Общество и государство в Китае: XXXIX научная конференция / Институт востоковедения РАН. - М., 2009. -С.221-225 ISBN 978-5-02-036391-5 (в обл.)
• Го Сяо-ли. Мир трансцендентный и мир действительный: сравнительный анализ культурного мышления через призму произведений Достоевского, Конфуция и Лао-цзы //Вопросы философии. №3. 2013. С.103-111.
• (статья по традиционной иконографии Лао Цзы)
• Shien Gi-Ming, "Nothingness in the philosophy of Lao-Tzu, " Philosophy East and West 1 (3): 58-63 (1951).
• Chad Hansen, Linguistic Skepticism in the Lao Tzu // Philosophy East and West, Vol. 31, No. 3 (Jul., 1981), pp. 321–336
• Лао Си, «ТАО-ТЕ-КИНГЪ, или писанiе о нравственности». Под редакцiей Л. Н. Толстого, перевелъ съ китайскаго профессоръ университета въ Кiото Д. П. Конисси, примечанiями снабдилъ С. Н. Дурылинъ. Москва - 1913

Ссылки

Отрывок, характеризующий Лао-цзы

5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.

8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.

Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.

Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…

Следите за своими словами, они становятся действиями.
Следите за своими действиями, они становятся привычкой.
Следите за своими привычками, они становятся характером.
Следите за своим характером, он становится вашей судьбой

Лао-цзы, время жизни около VI—V веков до н. э. Древнекитайский философ, один из основателей течения даосизма, автор трактата «Дао дэ цзин»(Канон Пути и Добродетели).

Нельзя обожествлять бесов.

Не ссорящийся не осуждается.

Мудрец избегает всякой крайности.

При наличии Пути не застаиваются.

Довольствующийся самим собой — богач.

Когда нет врагов, то не бывает войны.

Коль много накопишь, то много исчезнет.

Нет беды тяжелее незнания удовлетворения.

Наилучшее — добившись успеха, устраниться.

Кто много говорит, тот часто терпит неудачу.

Умные не бывают учены; ученые не бывают умны.

Даже самое хорошее оружие не предвещает блага.

Истинно просвещенный человек никогда не воюет.

Закон достойных — творить добро и не ссориться.

Нет большей беды, чем недооценивать противника.

Кто думает, что постиг все, тот ничего не знает.

Легко достигнутое согласие не заслуживает доверия.

Если в тебе недостаток веры, то бытие не верит в тебя.

Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает.

Будьте внимательны к своим мыслям — они начало поступков.

Потеря есть начало размножения, множество — начало потери.

Если народ не боится власти, тогда придет еще большая власть.

Кто, не зная ничего, держит себя как знающий много, тот болен.

Для мудреца почесть и позор от сильных мира одинаково странны.

Беда всего мира происходит из мелочи, как великое дело — из малых.

Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников.

Тот, кто пренебрегает своей жизнью, тем самым не ценит свою жизнь.

Если вещь не годна для одной цели, ее можно употребить для другой.

Нельзя быть драгоценным, как яшма, нужно стать простым, как камень.

Нет большего преступления, чем попустительствовать вредным стремлениям.

И убыток может обернуться прибылью, а может и прибыль обернуться убытком.

Конфуций и Лао Дзы.

Кто, зная много, держит себя как не знающий ничего, тот — нравственный муж.

Достойный муж надевает на себя худую одежду, но в себе имеет драгоценный камень.

Дао постоянно осуществляет недеяние, однако нет ничего такого, что бы оно не делало.

Кто, зная границы своей деятельности, не приблизится к опасностям, тот будет жить долго.

Человек следует земле. Земля следует небу. Небо следует Дао, а Дао следует естественности.

Воздержание — это первая ступень добродетели, которая и есть начало нравственного совершенства.

Люди высшей нравственности не считают себя нравственными, поэтому они имеют высшую нравственность.

Знающий меру доволен своим положением. Знающий много — молчалив, а говорящий много не знает ничего.

Причина того, что трудно управлять народом, заключается в том, что народ просвещается и в нем много умных.

Безграничная добродетель похожа на ее недостаток; распространение добродетельности похоже на ее расхищение.

Знающий людей разумен. Знающий себя просвещен. Побеждающий людей силен. Побеждающий самого себя могуществен.

Хотя в мире нет предмета, который был бы слабее и нежнее воды, но она может разрушить самый твердый предмет.

Кто храбр, не зная человеколюбия, кто щедр, не зная бережливости, кто идет вперед, не зная смирения, тот погибнет.

Будь согнутым, и ты останешься прямым. Будь незаполненным, и ты останешься полным. Будь изношенным, и ты останешься новым.

Будь способен знать начало и путь древности, и это знание позволит тебе увидеть путеводную нить, ведущую к сегодняшнему дню.

Великий человек держится существенного и оставляет ничтожное. Он все делает по правде, но никогда не будет опираться на законы.

Тот, кто знает людей, благоразумен. Знающий себя — просвещен. Побеждающий людей — силен. Побеждающий самого себя — могуществен.

Отрицание Пути — это: роскошные апартаменты и заросшие сорняками поля, богатая одежда, пресыщение пищей и совершенно пустые хранилища.

Достойный муж делает много, но не хвалится сделанным, совершает заслуги, но не признает их, потому что он не желает обнаружить свою мудрость.

Дао рождает одно, одно рождает два, два рождают три, а три рождают все существа. Все существа носят в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию.

В одном колесе тридцать спиц, но пользуются колесницей из-за пустоты между ними. Вазы делают из глины, но пользуются пустотой в вазе. В доме пробивают окна и двери, но пользуются пустотой в доме. Вот это польза бытия и небытия.

Все в мире растет, цветет и возвращается к своему корню. Возвращение к своему корню означает успокоение; согласное с природой означает вечное; поэтому разрушение тела не заключает в себе никакой опасности.

Мудрый человек не выставляет себя на свет, поэтому блестит; он не говорит о себе, поэтому он славен; он не прославляет себя, поэтому он заслужен; он не возвышает себя, поэтому он является старшим среди других.

Незнатные являются основой для знатных, а низкое — основанием для высокого. Поэтому знать и государи, которые сами себя возвышают, прочного положения не имеют, ибо они не рассматривают незнатных как свою основу. Это ложный путь.

Человек при рождении нежен и слаб, при смерти тверд и крепок. Все вещи и растения при рождении нежны и слабы, а при смерти тверды и крепки. Твердое и крепкое — это то, что погибает. Нежное и слабое — это то, что начинает жить. Сильное и могущественное не имеют того преимущества, какое есть у нежного и слабого.

Для того чтобы что-то уменьшить, безусловно, следует сначала увеличить его. Для того чтобы взять, сначала, безусловно, следует дать.

Если дворец роскошен, то поля покрыты сорняками и хлебохранилища пусты. Знать одевается в роскошные ткани, носит острые мечи, не удовлетворяется обычной пищей и накапливает излишние богатства. Все это называется разбоем и расточительством.

Дао Дэ Цзин. Книга Пути и благодати. Лао Цзы (аудиокнига)

В трактате Дао-дэ цзин (IV—III в. до н. э.) излагаются основы даосизма, философии Лао-цзы.
В центре доктрины — учение о великом Дао, всеобщем Законе и Абсолюте. Дао господствует везде и во всем, всегда и безгранично.
Его никто не создал, но все происходит от него. Невидимое и неслышимое, недоступное органам чувств, постоянное и неисчерпаемое,
безымянное и бесформенное, оно дает начало, имя и форму всему на свете. Даже великое Небо следует Дао.
Познать Дао, следовать ему, слиться с ним — в этом смысл, цель и счастье жизни. Проявляется же Дао через свою эманацию — через дэ, и если Дао все порождает, то дэ все вскармливает.

Трактат настаивает на неизреченности Дао, которое есть начало всех вещей. Для постижения Дао рекомендуется недеяние,
безмолвие, спокойствие, умеренность и бесстрастие, которые даруют слияние с Дао.

Встреча Конфуция и Лао-Цзы. Даосская притча.

Конфуция очень беспокоили Лао-Цзы и его учение.

Однажды он отправился повидаться с ним.

Он был старше Лао-Цзы и ожидал, что тот будет вести себя с должным почтением.

Но Лао-Цзы сидел, когда Конфуций зашел к нему.

Он даже не поднялся для приветствия, не сказал: "Садитесь".

Лао Дзы и Конфуций (Lao Tzu and Confucius)

Он вообще не обратил особого внимания.

Конфуций рассвирепел: "Что это за Учитель?!"
И спросил: - Вы что, не признаёте правил хорошего тона?

- Если вам хочется сесть, садитесь, - ответил Лао-Цзы. - Если хочется стоять, стойте.
Кто я такой, чтобы говорить вам об этом? Это ваша жизнь. Я не вмешиваюсь.