С большим трудом поднялся, забрел в ближайший подъезд, пытался платком унять кровь. Куда там, я чувствовал, что держусь шоковым состоянием, боль накатывает все сильнее и надо быстро что-то сделать. И говорить-то не могу - рот разбит.
Решил повернуть назад, домой.
Я шел по улице, думаю, что не шатаясь. Хорошо помню этот путь метров примерно четыреста. Народу на улице было много. Навстречу прошли женщина с девочкой, какая-то парочка, пожилая женщина, мужчина, молодые ребята, все они вначале с любопытством взглядывали на меня, а потом отводили глаза, отворачивались. Хоть бы кто на этом пути подошел ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь. Я запомнил лица многих людей, - видимо, безотчетным нниманием, обостренным ожиданием помощи...
Боль путала сознание, но я понимал, что, если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. Надо добираться до дома. Так никто мне и не помог.
Позже я раздумывал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде бы нет, вряд ли и производил такое впечатление. Но даже если и принимали за пьяного - они же видели, что я весь в кро-пи, что-то случилось - упал, ударили, - почему же не помогли, не спросили хотя бы, в чем дело? Значит, пройти мимо, не ввязываться, не тратить времени, сил, меня это не касается» стало чувством привычным?
С горечью вспоминая этих людей, поначалу злился, обвинял, недоумевал, потом стал вспоминать самого себя. Нечто подобное -- желание отойти, уклониться, не ввязываться - и ее? мной было. Уличая себя, понимал, насколько в нагоей жизни привычно стало это чувство, как оно пригрелось, незаметно укоренилось.
Я не собираюсь оглашать очередные жалобы на порчу нравов. Уровень снижения нашей отзывчивости заставил, однако» призадуматься. Персонально виноватых нет. Кого винить? Оглянулся - и причин видимых не нашел.
Раздумывая, вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной вахней жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. Из твоей части, из другой - было невозможно, чтобы кто-то отвернулся, сделал вид, что не заметил. Помогали, тащили на себе, перевязывали, подвозили... Кое-кто, может, и нарушал этот заой фронтовой жизни, так ведь были и дезертиры, и самострелы. Но не о них речь, мы сейчас - о главных ясизненных правилах той поры.
Я не знаю рецептов для проявления необходимого всем нам взаимопонимания, но уверен, что только из общего нашего понимания проблемы могут возникнуть какие-то конкретные выходы. Один человек - я, например, - монсет только бить в этот колокол тревоги и просить всех проникнуться ею и подумать, что же сделать, чтобы милосердие согревало нашу жизнь. (439 слов) (По Д. А. Гранину. Из очерка «О милосердии»)
Перескажите пгекст подробно.
Ответьте HQ, вопрос: «В чем вы видите причины «снижения Нашей отзывчивости»?»
Перескажите текст сжато.
Как бы вы ответили на вопрос, заданный Д. Граниным: «Что сделать, чтобы милосердие согревало"
(1)В прошлом году со мной приключилась беда. (2)Шёл я по улице, поскользнулся и упал... (З)Упал неудачно, хуже некуда: сломал переносицу, всё лицо разбил, рука выскочила в плече. (4)Было это примерно в семь часов вечера. (5)В центре города, недалеко от дома, где я живу.
(б)С большим трудом поднялся... (7)Лицо залито кровью, рука повисла плетью. (8)3абрёл в ближайший подъезд, пытался унять платком кровь. (9)Куда там - она продолжала хлестать, и я чувствовал, что держусь шоковым состоянием, боль накатывает всё сильнее и надо быстро что-то сделать. (10)И говорить-то не могу - рот разбит.
(11) Решил повернуть назад, домой.
(12) Я шёл по улице, думаю, не шатаясь. (13)Шёл, держа у лица окровавленный платок, пальто уже блестело от крови. (14)Хорошо помню этот путь - метров примерно триста. (15)Народу на улице было много. (16)Навстречу прошли женщина с девочкой, какая-то парочка, пожилая женщина, мужчина, молодые ребята. (17)Все они вначале с любопытством взглядывали на меня, а потом отводили глаза, отворачивались. (18)Хоть бы кто на этом пути подошёл ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь. (19)Я запомнил лица многих людей - видимо, безотчётным вниманием, обострённым ожиданием помощи...
(20)Боль путала сознание, но я понимал, что, если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. (21)Надо добираться до дома.
(22)Позже я раздумывал над этой историей. (23)Могли ли люди принять меня за пьяного? (24)Вроде бы нет, вряд ли я производил такое впечатление. (25)Но даже если бы и принимали за пьяного... (25)Они же видели, что я весь в крови, что- то случилось: упал, ударился. (26)Почему же не помогли, не спросили хотя бы, в чём дело? (27)3начит, стремление пройти мимо, не ввязываться, не тратить времени, сил стало обычным явлением, а «меня это не касается» стало убеждением?
(28)Раздумывая, с горечью вспоминал этих людей; поначалу я злился, обвинял, недоумевал, негодовал, а вот потом стал вспоминать самого себя. (29)И нечто подобное отыскивал и в своём поведении. (ЗО)Легко упрекать других, когда находишься в положении бедственном, но обязательно надо вспомнить и самого себя. (31)Не могу сказать, что при мне был точно такой случай, но нечто подобное обнаруживал и в собственном поведении: желание отойти, уклониться, не ввязываться... (32)И, уличив себя, начал понимать, каким привычным стало это стремление, как оно пригрелось, незаметно укоренилось.
(ЗЗ)Раздумывая, я вспоминал и другое. (34)Вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной нашей жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. (35)Из твоей части, из другой - было невозможно, чтобы кто-то отвернулся, сделал вид, что не заметил. (Зб)Помогали, тащили на себе, перевязывали, подвозили... (37)Кое-кто, может, и нарушал этот закон фронтовой жизни, так ведь были и дезертиры, и самострелы. (38)Но не о них речь, мы сейчас говорим о главных жизненных правилах той поры.
(39)И после войны это чувство взаимопомощи, взаимообязанности долго оставалось среди нас. (40)Но постепенно оно исчезло. (41)Утратилось настолько, что человек считает возможным пройти мимо упавшего, пострадавшего, лежащего на земле. (42)Мы привыкли делать оговорки, что-де не все люди такие, не все так поступают, но я сейчас не хочу оговариваться. (43)Мне как-то пожаловались новгородские библиотекари: «Вот вы в «Блокадной книге» пишете, как ленинградцы поднимали упавших от голода, а у нас на днях сотрудница подвернула ногу, упала посреди площади - и все шли мимо, никто не остановился, не поднял её. (44)Как же это так?» (45)Обида и даже упрёк мне звучали в их словах.
(46)И в самом деле, что же это с нами происходит? (47)Как мы дошли до этого? (48)Как из нормальной отзывчивости перешли в равнодушие, в бездушие? (49)Как это стало обычным, нормальным?
(50)Я уверен, что человек рождается со способностью откликаться на чужую боль. (51)Думаю, что это врождённое, данное нам вместе с инстинктами, с душой. (52)Но если это чувство не употребляется, не упражняется, оно слабеет и атрофируется.
(бЗ)Вспомнилось мне, как в детстве отец, когда проходили мимо нищих - а нищих было много в моём детстве, - всегда давал мне медяк и говорил: поди подай. (54)И я, преодолевая страх, - нищенство нередко выглядело страшновато, - подавал. (55)Иногда преодолевал и свою жадность - хотелось приберечь деньги для себя, мы жили довольно бедно. (56)Отец никогда не рассуждал: притворяются или не притворяются эти просители, в самом ли деле они калеки или нет. (57)В это он не вникал: раз нищий - надо подать.
(58)И, как теперь я понимаю, это была практика милосердия, то необходимое упражнение в милосердии, без которого это чувство не может жить. (59)Упражняется ли милосердие сегодня в нашей жизни?.. (60)Есть ли постоянная принуда для этого чувства? (61)Толчок, призыв к нему?
(62)Всегда существовали и будут существовать разные возможности для проявления милосердия человеческого, которые нужно использовать. (63)Не только в чрезвычайных, аварийных случаях необходимо проявление милосердия, оно должно находить своих адресатов и в обычной жизни. (64)Пусть не угаснет свет милосердия в сердцах людей!
(ПоД. Гранину*)
* Даниил Александрович Гранин (1919-2017 гг.) - советский и российский писатель, киносценарист, общественный деятель.
Показать текст целиком
В приведенном тексте Д.А.Гранин поднимает проблему необходимости проявления милосердия к людям.
Раскрывая данную проблему, автор обращается к своим воспоминаниям. Писатель описывает ситуацию из жизни: однажды из-за неудачного падения он повредил лицо и руку. Его поразило безразличие прохожих, потому что никто не поинтересовался его состоянием и не предложил помощь. Гранин также вспоминает свое детство. Отец всегда учил его помогать бедным и никогда не рассуждал: притворяются они или нет. Он говорил: «Раз нищий – надо подать».
Невозможно не согласиться с мнением писателя. Я считаю, что неравнодушие к чужому горю необходимо проявлять не только в каких-либо чрезвычайных ситуациях, но и в обычной жизни по отношению ко всем окружающим людям.
Чтобы подтвердить справедливость данного высказывания, приведу примеры из литературы. Ф.М. Достоевский в романе «Преступление и наказание» затронул множество в
Критерии
- 1 из 1 К1 Формулировка проблем исходного текста
- 3 из 3 К2
Даниил Гранин
Милосердие
В прошлом году со мной приключилась беда. Шел я по улице, поскользнулся и упал… Упал неудачно, хуже некуда: лицом о поребрик, сломал себе нос, все лицо разбил, рука выскочила в плече. Было это примерно в семь часов вечера. В центре города, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где я живу.
С большим трудом поднялся - лицо залито кровью, рука повисла плетью. Забрел в ближайший подъезд, пытался унять платком кровь. Куда там - она продолжала хлестать, я чувствовал, что держусь шоковым состоянием, боль накатывает все сильнее и надо быстро что-то сделать. И говорить-то не могу - рот разбит.
Решил повернуть назад, домой.
Я шел по улице, думаю, не шатаясь; шел, держа у лица окровавленный платок, пальто уже блестит от крови. Хорошо помню этот путь - метров примерно триста. Народу на улице было много. Навстречу прошла женщина с девочкой, какая-то парочка, пожилая женщина, мужчина, молодые ребята, все они вначале с любопытством взглядывали на меня, а потом отводили глаза, отворачивались. Хоть бы кто на этом пути подошел ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь. Я запомнил лица многих людей - видимо, безотчетным вниманием, обостренным ожиданием помощи…
Боль путала сознание, но я понимал, что если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. Надо добираться до дома.
Позже я раздумывал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде бы нет, вряд ли я производил такое впечатление. Но даже если бы и принимали за пьяного… - они же видели, что я весь в крови, что-то случилось - упал, ударился, - почему же не помогли, не спросили хотя бы, в чем дело? Значит, пройти мимо, не ввязываться, не тратить времени, сил, «меня это не касается», стало чувством привычном?
Раздумывая, с горечью вспоминал этих людей, поначалу злился, обвинял, недоумевал, негодовал, а вот потом стал вспоминать самого себя. И нечто подобное отыскивал и в своем поведении. Легко упрекать других, когда находишься в положении бедственном, но обязательно надо вспомнить и самого себя. Не могу сказать, что при мне был точно такой случай, но нечто подобное обнаруживал и в своем собственном поведении - желание отойти, уклониться, не ввязываться… И, уличив себя, начал понимать, как привычно стало это чувство, как оно пригрелось, незаметно укоренилось.
Раздумывая, я вспоминал и другое. Вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной нашей жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. Из твоей части, из другой - было невозможно, чтобы кто-то отвернулся, сделал вид, что не заметил. Помогали, тащили на себе, перевязывали, подвозили… Кое-кто, может, и нарушал этот закон фронтовой жизни, так ведь были и дезертиры, и самострелы. Но не о них речь, мы сейчас - о главных жизненных правилах той поры.
И после войны это чувство взаимопомощи, взаимообязанности долго оставалось среди нас. Но постепенно оно исчезло. Утратилось настолько, что человек считает возможным пройти мимо упавшего, пострадавшего, лежащего на земле. Мы привыкли делать оговорки, что-де не все люди такие, не все так поступают, но я сейчас не хочу оговариваться. Мне как-то пожаловались новгородские библиотекари: «Вот вы в „Блокадной книге“ пишете, как ленинградцы поднимали упавших от голода, а у нас на днях сотрудница подвернула ногу, упала посреди площади - и все шли мимо, никто не остановился, не поднял ее. Как же это так?» Обида и даже упрек мне звучали в их словах.
И в самом деле, что же это с нами происходит? Как мы дошли до этого, как из нормальной отзывчивости перешли в равнодушие, в бездушие, и тоже это стало нормальным.
Не берусь назвать все причины, отчего утратилось чувство взаимопомощи, взаимообязанности, но думаю, что во многом это началось с разного рода социальной несправедливости, когда ложь, показуха, корысть действовали безнаказанно. Происходило это на глазах народа и губительнейшим образом действовало на духовное здоровье людей. Появилось и укоренилось безразличие к своей работе, потеря всяких принципов - «А почему мне нельзя?» Начинало процветать вот то самое, что мы называем теперь мягко, - бездуховность, равнодушие.
Естественно, это не могло не сказаться на взаимоотношениях людей внутри коллектива, требовательности друг к другу, на взаимопомощи, ложь проникала в семью - всё взаимосвязано, потому что мораль человека не состоит из изолированных правил жизни. И тот дух сплоченности, взаимовыручки, взаимозаботы, который сохранялся от войны, дух единства народа, - терялся. Начиная с малого, пропадал.
У моего знакомого заболела мать. Ее должны были оперировать. Он слыхал о том, что надо бы врачу «дать». Человек он стеснительный, но беспокойство о матери пересилила стеснительность, и он, под видом того, что нужны будут какие-то лекарства, препараты, предложил врачу 25 рублей. На это врач развел руками и сказал: «Я таких денег не беру». - «А какие надо?» - «В десять раз больше.» Мой знакомый, работник среднего технического звена, человек небогатый, но поскольку речь шла о здоровье матери, раздобыл деньги. Что его поразило: когда он принес врачу деньги в конверте, тот преспокойно вынул их и пересчитал.
-В прошлом году со мной случилась неприятность: я упал, упал неудачно. Я сломал нос, рука выскочила из плеча и повисла плетью. Случилось это часов в семь вечера в центре Москвы, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где я живу.
С большим трудом я поднялся и добрел до ближайшего подъезда. Я чувствовал, что держусь, потому что нахожусь в шоковом состоянии, и надо что-то срочно сделать. Я пытался унять кровь платком; боль накатывала все сильнее. И говорить я не мог — рот был разбит. " Я решил повернуть домой. Шел я, как мне кажется, не шатаясь. Я хорошо помню этот путь метров четыреста. Народу было много. Мимо меня прошла какая-то парочка, женщина с девочкой, молодые парни. Хоть бы кто-нибудь мне помог. Все они смотрели на меня сначала с интересом, но потом отводили глаза. Я запомнил лица многих людей, — видимо, безотчетным вниманием, обостренным ожиданием помощи.
Боль путала сознание, но я понимал, что если сейчас лягу на тротуаре, то люди будут просто переступать через меня. Я понимал, что надо обязательно добраться до дома. Мне так никто и не помог.
Позже я думал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде нет. Но если бы даже и приняли, они же видели, что я весь в крови, что со мной что-то случилось — упал, ударили. Почему же они не спросили, не нужна ли мне помощь? Значит, пройти мимо, не ввязываться, «меня это не касается» стало обычным чувством.
С горечью вспоминал я этих людей, злился на них, но потом я вспомнил о себе. Желание увернуться, уйти было и у меня. Уличив себя в этом, я понял, насколько стало это чувство привычным в нашей жизни.
Я не собираюсь оглашать жалобу на порчу нравов. Но, однако, уровень снижения нашей отзывчивости заставил меня задуматься. Никто персонально не виноват. Видимых причин не нашел.
Раздумывая, я вспоминал голодное фронтовое время. Тогда никого бы не- прошел мимо раненого. Из твоей части, из другой ли — все помогали, тащили на себе, перевязывали. Никто не делал вид, что он ничего не заметил. Конечно, кто-то нарушал этот негласный закон, но ведь были и дезертиры, и самострелы. Но речь ведь не об отдельных людях, а о нравах той поры.
Я не знаю, что нужно сделать для необходимого взаимопонимания, но я уверен, что только из общего понимания проблемы могут возникнуть какие-нибудь конкретные выходы. Один человек может только бить в колокол тревоги и просить всех подумать, что сделать, чтобы милосердие согревало нашу жизнь.
В чем вы видите причины «снижения нашей отзывчивости»?
Мне кажется, что причина «снижения нашей отзывчивости» в том, что люди думают в первую очередь о себе, а уж потом о других. С одной стороны, это понятно. Ведь жизнь в нашей стране всегда была нелегкая, а в последние время она для многих стала просто настоящим испытанием, поэтому люди думают только о том, как получить выгоду для себя. Но с другой стороны, такая позиция, конечно, неправильна, но изменить укрепившее в сознании людей быстро нельзя. Отзывчивости надо учить с малолетства, и тогда, если каждый будет по-доброму относиться к прохожему, все будут помогать друг другу, и все будут счастливы.
В прошлом году со мной случилась неприятность: я упал, упал неудачно. Я сломал нос, рука выскочила из плеча и повисла плетью. Случилось это часов в семь вечера в центре Москвы, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где я живу.
С большим трудом я поднялся и добрел до ближайшего подъезда. Я чувствовал, что держусь, потому что нахожусь в шоковом состоянии, и надо что-то срочно сделать. Я пытался унять кровь платком; боль накатывала все сильнее. И говорить я не мог - рот был разбит. " Я решил повернуть домой. Шел я, как мне кажется, не шатаясь. Я хорошо помню этот путь метров четыреста. Народу было много. Мимо меня прошла какая-то парочка, женщина с девочкой, молодые парни. Хоть бы кто-нибудь мне помог. Все они смотрели на меня сначала с интересом, но потом отводили глаза. Я запомнил лица многих людей, - видимо, безотчетным вниманием, обостренным ожиданием помощи.
Боль путала сознание, но я понимал, что если сейчас лягу на тротуаре, то люди будут просто переступать через меня. Я понимал, что надо обязательно добраться до дома. Мне так никто и не помог.
Позже я думал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде нет. Но если бы даже и приняли, они же видели, что я весь в крови, что со мной что-то случилось - упал, ударили. Почему же они не спросили, не нужна ли мне помощь? Значит, пройти мимо, не ввязываться, «меня это не касается» стало обычным чувством.
С горечью вспоминал я этих людей, злился на них, но потом я вспомнил о себе. Желание увернуться, уйти было и у меня. Уличив себя в этом, я понял, насколько стало это чувство привычным в нашей жизни.
Я не собираюсь оглашать жалобу на порчу нравов. Но, однако, уровень снижения нашей отзывчивости заставил меня задуматься. Никто персонально не виноват. Видимых причин не нашел.
Раздумывая, я вспоминал голодное фронтовое время. Тогда никого бы не- прошел мимо раненого. Из твоей части, из другой ли - все помогали, тащили на себе, перевязывали. Никто не делал вид, что он ничего не заметил. Конечно, кто-то нарушал этот негласный закон, но ведь были и дезертиры, и самострелы. Но речь ведь не об отдельных людях, а о нравах той поры.
Я не знаю, что нужно сделать для необходимого взаимопонимания, но я уверен, что только из общего понимания проблемы могут возникнуть какие-нибудь конкретные выходы. Один человек может только бить в колокол тревоги и просить всех подумать, что сделать, чтобы милосердие согревало нашу жизнь.
В чем вы видите причины «снижения нашей отзывчивости»?
Мне кажется, что причина «снижения нашей отзывчивости» в том, что люди думают в первую очередь о себе, а уж потом о других. С одной стороны, это понятно. Ведь жизнь в нашей стране всегда была нелегкая, а в последние время она для многих стала просто настоящим испытанием, поэтому люди думают только о том, как получить выгоду для себя. Но с другой стороны, такая позиция, конечно, неправильна, но изменить укрепившее в сознании людей быстро нельзя. Отзывчивости надо учить с малолетства, и тогда, если каждый будет по-доброму относиться к прохожему, все будут помогать друг другу, и все будут счастливы
