Главная
Здоровье
Роды в тюрьме. Женщины и дети в российских тюрьмах

Роды в тюрьме. Женщины и дети в российских тюрьмах

25.07.2019

Мария Ноэль, соавтор и руководитель программы "Тюремные дети", рассказала о том положении, в котором находятся новорожденные дети и матери. Для Марии эта личная тема, так как она попала в тюрьму на пятом месяце беременности.

- Как маленький ребенок может оказаться в тюрьме?

- Дети попадают в тюрьму только одним образом - когда они там рождаются. Рождается в тюрьме ребенок, когда беременная подследственная или осужденная находится в следственном изоляторе или уже в колонии. Также женщина может забеременеть на свидании. Взять своего маленького ребенка в тюрьму невозможно. По сути, это осуществимо, но правоприменительной практики на сегодняшний день нет. У нас были случаи, когда сажали маму, у которой ребенок только что родился, и их разлучили.

- Ребенок рождается в условиях тюрьме, и что с ним происходит дальше? Он живет вместе с матерью или в доме малютки?

- Совместное проживание в тюрьме - это понятие относительное. Сейчас в российских тюрьмах имеется около 200 мест совместного проживания. На данный момент существует 13 колоний с домами ребенка, общая наполняемость которых составляет от 800 до 900 мест. Есть совсем небольшие дома ребёнка, есть такие, которые рассчитаны на 100 - 120 человек. К сожалению, наша правоохранительная система и судебные органы работают так, что эти места всегда наполняются. В среднем ежегодно в домах ребенка при колониях находятся около 800 человек.

В случае СИЗО, как правило, заключенная рожает под конвоем в каком-то из городских роддомов. До сих пор в маленьких городах или там, где есть проблемы с организацией конвоя, встречается такая практика, когда женщину приковывают наручниками во время родов, если рядом с ней не присутствуют 3 сопровождающих. Такие истории мне известны. Следственный изолятор объясняет приковывание наручниками как меру предосторожности в случае отсутствия конвоя. Но точной статистики не существует. Поэтому сейчас мы начинаем исследование, в результате которого планируем выяснить, в том числе, сколько осужденных женщин приковывались к кроватям во время родов.

После родов, если женщина ещё остаётся в СИЗО, возможны два варианта развития событий. Везде, конечно, всё происходит по-разному. Везде свои порядки. Там, где хотя бы немного чтут права человека, женщина остается в роддоме на то время, которое необходимо для восстановления. Если роды прошли нормально, то подследственная находится в роддоме 3-4 дня, как и положено. В случае родов через кесарево сечение осужденная остается в роддоме до того времени, пока не снимут швы. В это время ребенок находится в палате с матерью под конвоем. И это самый "приятный" вариант развития событий. Потому что есть и другой, второй вариант, когда маму после родов сразу увозят в СИЗО. Помещают там в больницу, которая является в действительности той же тюрьмой. Просто там присутствует какой-то врач. Ребенка привозят к матери уже потом, когда ему проведены все необходимые послеродовые процедуры. В данном случае ребенок лишается грудного вскармливания на время разлуки с мамой.

Когда мать уже осуждена и находится в колонии, сценарий может быть немного другим. Из 13 женских колоний, расположенных на территории России, всего 2 имеют роддома, построенные специально для заключенных рожениц. Это колонии в Челябинске и «ИК-2» в Мордовии. Если в колонии не предусмотрено совместное проживание, то мать и ребенка, спустя то малое время, которое им положено провести вместе, разлучают. Ребенка передают в дом ребенка, а мать возвращается в отряд. Мать может ходить на кормления 6 раз в день. Разлучение матери и ребенка не позволяет выработать удобный ее ребенку график питания. От стрессов и из-за многих других факторов молоко может пропасть. Согласитесь, даже с точки зрения грудного вскармливания, такой режим не гуманен, а с точки зрения акта заботы, пробуждения материнского инстинкта, а, как известно, не у всех он изначально есть, это пагубно. Естественно, эта жестокая система больнее всего затрагивает ребенка, поскольку такой ребенок заранее дискриминирован. Он лишен материнской любви.

Расскажите, что собой представляет вариант совместного проживания в тюрьме и кто получает такую привилегию - жить со своим ребенком в российских колониях?

Совместное проживание - это то же, что и жизнь с ребенком дома. Мама находится всё время рядом. К счастью, сейчас намечается позитивная тенденция. Во ФСИН появился очень хороший врач, которая декларирует (и руководство зачастую её поддерживает) переведение максимального количества мест на совместное проживание. Ведь статистика и их внутренние, какие бы то ни было, исследования, по заболеваемости, по рецидивам, отличаются на 2 порядка. Заболеваемость детей, рожденных в тюрьме, при совместном проживании снижается на 43%. И 200 мест совместного проживания на 800 мест, о которых я говорила ранее - существуют. Но это не означает, что мамы в какой-то одной колонии живут со своими детьми все вместе. Нет. К сожалению, выделено лишь небольшое количество мест в каждой колонии. За место жить рядом с ребенком происходит в каких-то случаях борьба, в каких-то - манипуляция, когда женщина должна доказать, что она хорошая мать. Ребенка никто, естественно, спрашивать не будет, потому что он очень маленький. В этот момент о его правах все как-то забывают. И получается так, что по какой-то причине, если, например, мама курит, - она автоматически признается плохой матерью и не имеет права жить рядом с ребенком, а у ребенка, получается, нет права на её любовь. Я специально утрирую, но смысл такой.

- Каковы бытовые условия при совместном проживании?

- Представьте себе общежитие комнат на 8-10. Вот это примерно то же самое. У мамы с ребенком cвоя комната в огороженном от остальной территории месте и КПП. Там ты живешь как в комнате общежитии. Я не скажу за все колонии, видела комнаты совместного проживания только в колонии «ИК-2» в поселке Явас в Мордовии и в Челябинской «ИК-5». В Мордовии это простые маленькие комнаты, без воды, без газовых плиток. В Челябинске в комнате есть вода. Это просто комнатка, в которой женщина имеет возможность жить рядом со своим ребенком. Но, пожалуй, большего и не надо. Смысл не в бытовых условиях. Ребенку первого года жизни вообще не важно, где он находится. Мама - его дом в этот период. Ему всё равно, есть в комнате вода или нет воды.

Это нам с точки зрения критического мышления, удобства и эстетического восприятия такие моменты могут показаться важными. Многие комиссии также воспринимают бытовые условия предвзято: «Ах, у них не такие игрушки. Ах, не такие пеленки». Это все, простите, ерунда. Самое главное для ребенка первых лет жизни - это мама и многочисленные акты заботы. Важно, чтобы мама встала ночью, поменяла подгузник, подмыла, отреагировала на прорезывание зубов и так далее. Все это тепло, впитанное в младенчестве, в дальнейшем делает ребенка более устойчивым в жизни.

На работу судимых женщин никто не берет

- Что представляет собой идея фостерной семьи, которую вы начали воплощать в жизнь в рамках программы "Тюремные дети"?

- Когда ребенку исполняется три года, он должен покинуть зону. Если у него на свободе нет родственников или у родственников нет возможности выполнить условия опекунства, то ребенка переводят в детский дом. Как правило, если ребенок уехал в детский дом, а у мамы остался еще большой срок, к примеру, 4 или 5 лет, велика вероятность, что ребенок в детском доме и останется. Смотрите, что получается. Когда мама выходит на свободу, у неё, как правило, нет работы. Вообще, на работу судимых женщин никто не берет. И даже каких-то особых видов работ, в которых эти женщины могут социализироваться, чувствовать себя полноценными людьми, у нас в стране нет. Не существует социальной реабилитации заключенных, - психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Казалось бы, за что дальше наказывать. Но они оказываются даже уже не людьми второго сорта. Это люди, которым просто некуда деваться. В таких условиях нужно обладать огромной силой воли, чтобы забрать ребенка из детского дома. Однако, чтобы забрать ребенка, нужно позаботиться о наличии справок: о месте жительства, о том, что тебя приняли на работу. Получается замкнутый круг.

Еще более ужасно, что ребенка из детского дома не возят на свидания. Возможен вариант телефонных переговоров, когда мама звонит в детский дом или в семейный детский дом. Но никогда, по крайней мере я не знаю таких случаев, детский дом не возит детей на свидания с матерью. В действительности ребенок может очень часто видеться с мамой и поддерживать связь с ней. Короткие свидания разрешены раз в два месяца, длительные - раз в три месяца. То есть можно за год увидеться со своим ребенком много раз. Но детские дома этого не делают. Не хватает персонала, возможно, нет волонтеров. И они не очень задумываются над этим, решая, что, попав в их стены, ребенок принадлежит детдому. Не существует особой эмпатии. Никто не озадачивается тем, чтобы поддерживать связь между матерью и ребенком. Для этого, собственно, мы активно продвигаем программу фостерной семьи ("фостер" - от англ. foster - опека, забота).

Мы находим семьи, которые хотели бы взять ребенка на время. Это временная опека. У фостерной семьи или фостерной мамы должен быть определенный настрой. Они знают о правилах, главное из которых - нельзя допустить того, чтобы ребенок забыл маму, обязательно надо рассказывать ему, что мама есть, она его любит, постоянно напоминать о ней. И, конечно, мы не запрещаем, но рекомендуем, чтобы ребенок не называл фостерную маму «мамой». Она может быть мамой Наташей, мамой Галей, но есть еще родная мама, которую зовут по-другому. Это достаточно серьезное решение - понимать, что ты возьмешь ребенка и должен будешь его потом отдать. Опять же, непонятно, в какие условия ты его будешь возвращать. Но вот, например, наша первая фостерная мама Наташа Кудрявцева руководствуется только одним: "А что, лучше чтобы он поехал в детский дом? Я как-нибудь справлюсь с этим моментом. Я буду лучше в дальнейшем им помогать". Конечно, фостерные родители по сути волонтеры.

- Существуют какие-то юридические сложности при оформлении фостерства? Помогают ли вам в проведении программы государственные органы?

- Есть законы, которые позволяют нам говорить об успехе. Закон об опеке и попечительстве позволяет оформление опеки по договору, которую можно называть фостерством. Существует и временная опека. По крайней мере, все законодательные и правоприменительные моменты позволяют осуществить такую опеку. Конечно, в органах опеки на местах сидят разные люди, с ними приходится по-разному разговаривать, очень часто приходится привлекать юристов, потому что отдать ребенка не родственникам - не принято. Мы не можем пока говорить о какой-то динамике, поскольку пока что у нас всего две сложившихся фостерных семьи. Дело в том, что довольно сложно получать информацию из тюрьмы. Ни опека, ни ФСИН не имеют права предоставлять нам информацию о том, какие дети останутся без попечения, а какие поедут в детский дом, потому что у этих детей есть мамы. Таким образом, эти дети не могут появиться в базах данных детей, оставшихся без попечения или отказников. И здесь наша задача «узнать» выполнима только тогда, когда мы поговорим с самими мамами. Поэтому мы сами добываем информацию напрямую из колоний.

Сейчас мы начали проводить исследование. Надеюсь, что к Новому году, если получится побывать во всех колониях, у нас будет более-менее полная информация. Можно, конечно, пользоваться помощью правозащитников, местных ОНК (Общественной наблюдательной комиссии, - прим. редакции), но, к сожалению, не везде есть нормальные ОНК. Где есть - там мы с ними сотрудничаем. А где нет - едем сами. Лучше, бесспорно, везде ездить самим. На местах о нашей программе знают. Поэтому процедура проста. Мы едем в колонию, делаем обычный запрос с просьбой разрешить проход в колонию с просветительскими и исследовательскими целями. Работа кропотливая, энергоемкая, но стоит того. Если её не сделать, у нас не будет полной картины происходящего.

- Кто те люди, которые решаются стать фостерными родителями? Как они узнают о программе? Это бывшие заключенные, люди "в теме"?

Дело в том, что о тюрьме и о материнстве в тюрьме мы начали говорить год назад. То есть сейчас более-менее кто-то, люди "в теме", как вы сказали, уже об этом знает. Широкая общественность не знает об этой теме ничего. Поэтому мы стараемся заручиться поддержкой людей, которые занимаются другими детьми. Мы работаем с Леной Альшанской (Президент Благотворительного Фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам", - прим. редакции) . Наша программа фостерства ей очень интересна. Когда мы будем институализировать фостерство, то планируем тесно сотрудничать.

Еще мы думаем о сотрудничестве в рамках договора как по психологической поддержке, так и по воспитанию тренеров, психологов фостерных родителей для таких детей и по многим другим аспектам. На данный момент, поскольку нам надо уладить еще много бюрократических вопросов, мы работаем как волонтеры. Сейчас мы подготавливаем почву и ведем просветительскую работу. Для просветительской работы сделан, конечно, мизер. Снят один фильм. Мы ездим с ним по России и показываем. Я пишу об этом в средствах массовой информации. Коллеги об этом пишут. Но это же капля в море. Естественно, пока что нашу деятельность нельзя назвать огромной государственной программой. Честно говоря, я и не хотела бы, чтобы государство нам в этом сильно помогало. Ведь ничего хорошего пока в отношении детей государство не сделало. А здесь мы хоть немного спокойны. Есть материнские права, есть матери, не лишенные родительских прав. Мы очень многое можем сделать, если нам не мешать. Нынешняя активная законодательная помощь нам бы сейчас, cкорее, помешала.

"Несколько раз я объявляла голодовки, чтобы ребенку сделали прививки"

- С чего началась программа фостерства? Её исток в вашей личной истории?

- Да, это была моя личная история. Я была подследственной, находясь на пятом месяце беременности. Как для любого человека, который вообще не знает ничего о тюрьме и арестах, невозможно себе представить, как можно арестовать беременную женщину. Учитывая заказной характер дела, экономическую статью, а не убийство, для меня все произошедшее было шоком. Тяжелая беременность вместе с родами под конвоем (слава Богу, у меня было кесарево, я спала, и врачи посчитали, что конвой - это мерзость и дикость, и не пустили его в операционную), нахождение в запертом помещении, невозможность сделать ребенку вовремя прививку (несколько раз я объявляла голодовки, чтобы ребенку сделали прививки), резкое прекращение грудного вскармливания после того, как меня перевели в колонию, поскольку мы жили с ребенком отдельно, - перенеся всё это и многое другое, я сказала: «Ребята, так не будет. Вот просто не будет. Рано или поздно я выйду на свободу и буду говорить и что-то делать ».

Так, отбыв срок 2 года 8 месяцев, я была освобождена. Вскоре начала общаться с Ольгой Романовой из "Руси cидящей" (Ольга Романова - руководитель проекта "Русь сидящая" - неформального объединения, защищающего права осужденных, - прим. редакции) . Сначала наша программа "Тюремные дети" начиналась внутри "Руси Сидящей", затем отделилась по организационным соображениям. Мы продолжаем сотрудничать. Соавтор проекта - Светлана Бахмина, которая, как вы знаете, тоже инсайдер (Светлана Бахмина - юрист, была осуждена в 2006 году по статье 160 УК РФ ("Присвоение или растрата") в рамках дела "ЮКОСа") . Поскольку мы инсайдеры, мы знаем, как там внутри, и нам легче разговаривать с заключенными. Мы знаем быт, нравы, привычки. К слову, ни один исследователь не скажет, врет вам женщина или говорит правду. Заключенные женщины не склонны открывать душу, если ты не знаешь каких-то ключевых точек. Поэтому нам проще в этом смысле. Самым сложным было перешагнуть сам момент и сказать: "Вы знаете, я этим занимаюсь, потому что я это пережила".

- Думаю, многие заключенные женщины мечтают, выйдя за пределы зоны, забыть о том, что было, как о страшном сне.

- Вот именно из-за того, что многие освободившиеся забывают о периоде заключения, как о страшном сне, всё и остаётся по-старому.

- Как у вас происходило воссоединение с младшим ребенком, находившимся в период заключения в детском доме и старшими детьми, которые росли отдельно от вас на свободе?

- С младшим я не расставалась. Воссоединение со старшими детьми начинается только сейчас, спустя 6 лет после моего освобождения, поскольку женщине вообще очень сложно полностью восстановиться после тюрьмы. Психологически ты уже абсолютно точно не тот человек, которым был до зоны. Это отмечают и мужчины. Но мужчины более приспособлены к экстремальным условиям. Женщине жизнь в тюрьме вынести сложнее.

Нахождение в условиях зоны в течение более чем полутора лет производит необратимые изменения в человеке. С точки зрения психологии точно, не знаю, как с точки зрения психики. Для меня время в тюрьме было очень тяжелым, и я его очень хорошо помню. Но я не воспринимаю его, как какой-то ужас, кошмар. Просто я так жила какое-то время. И к такому привыкаешь, к сожалению.

- Как происходило общение с младшим сыном, когда вы отбывали срок в колонии?

- Я была в следственном изоляторе до его 9 месяцев. Нас этапировали в колонию, когда Вадиму исполнилось 9 месяцев. После этапа, этого жуткого столыпинского вагона, конечно, у меня стало меньше молока. Молоко вырабатывается, когда ребенок начинает сосать грудь. Как вы знаете, сцеживание в 9 месяцев уже не работает. А там был такой фильтр, как контрольное сцеживание. Представьте, столыпинский вагон, в 9 вечера тебя привезли в колонию, а в 6 утра тебе надо пойти на контрольное сцеживание. Словом, так мой ребенок остался без молока. Ну, хотя бы 9 месяцев я прокормила ребенка грудью.

Затем сына перевели в дом ребенка, а я была в отряде. Через полгода я устроилась работать в дом ребенка нянечкой. Видела его чаще. У мам есть возможность работать в домах ребенка при колониях. Я работала бесплатно, но на тот момент это не играло никакой роли. Главное, я была рядом с сыном.

- Что для вас стало самым сложным испытанием в период заключения?

- Знаете, там все сложно. Там любой шаг отличается от нормальной жизни. Женской по крайней мере точно. Взять гигиену, например. Мыться на зоне можно один раз в неделю. Конечно, женщины как-то выкручиваются. Всё зависит от порядков. Если брать бытовые условия, то они ужасны.

- Что-то изменилось в бытовом плане в женских колониях с момента вашего освобождения?

- Сейчас по-прежнему везде ужасно. Я была в нескольких колониях с разной степенью ужасности. В Мордовии совсем ужасно. Самая приличная колония в Челябинске. Лично знаю их медицинскую службу, которая отвечает за дом ребенка.

- Какими силами вы сейчас организуете работу проекта "Тюремные дети"?

- Невозможно делать всю работу из Москвы. Хабаровск находится вообще на другом конце мира. То же самое касается Барнаула, Красноярска. Они все очень далеко. Поэтому сейчас мы ездим с премьерными показами фильма "Анатомия любви" (документальный фильм о заключенной матери режиссера Натальи Кадыровой, - прим. редакции). Я выбрала его из множества фильмов, поскольку увидела, что режиссер понимает, о чем она говорит и понимает проблему. Идея фильма очень проста. Нельзя лишать ребенка возможности быть рядом с матерью. Не надо думать ни о чем, кроме него, в этот период. И даже если ради этого его нужно поселить с кому-то кажущейся плохой мамой, то это того стоит. Поскольку человек - мама - меняется на глазах. На протяжении фильма видно, какие перемены происходят с главной героиней.

Когда мы показываем этот фильм, то приглашаем всех, кто занимается людьми в трудных ситуациях так или иначе: местных волонтеров, всех, кому интересна и кого волнует наша тема. Мы ставим перед ними задачу создать сообщество для поиска фостерных семей там же, в регионах. Если посмотреть демографически, то в Хабаровске сидят из Хабаровского края. Допустим, фостер заберет ребенка из Хабаровска в Москву. И никаких свиданий с мамой не будет. Билеты стоят огромных денег. Можно, конечно, все это организовать, но зачем, если есть возможность найти фостерную семью на месте.

В регионе, где расположена колония, мы организовываем рабочую группу, которая может действовать с нашей помощью. Во всех регионах страны по-разному. Где-то муниципальная власть так или иначе готова помогать. Не везде всё так плохо, как это кажется из Москвы.

Наш проект "Тюремные дети" - это мощное решение вопроса преступности, не только малолетней. Как правило, большинство детей в "малолетку" - тюрьму для малолетних - попадают из детских домов, а потом, опять же, как правило, оказываются уже во взрослой тюрьме, потому что это тот опыт, который как раз не впитан с молоком матери, это то, что воспитано окружением. Детдомовский ребенок в 60% cлучаев попадает в колонию для несовершеннолетних. И через 20 лет можно посмотреть, что у нас получилось. Это такой эксперимент в динамике. Его результаты невозможно предсказать. Они зависят от того, как устроится жизнь данного конкретного ребенка, как устроится жизнь его мамы. Наша миссия - сделать так, чтобы вообще не было домов ребенка. Если рассматривать проживание ребенка вместе с матерью на зоне, нормальным можно считать наполняемость от 10 до 50 детей, при условии, что они живут вместе с мамой, но никак не сегодняшние 800 детей ежегодно, которые находятся преимущественно в домах ребенка при колониях.

- Кому в настоящий момент помогает ваш проект и скольким детям и матерям уже удалось помочь?

- Мы хотим доделать работу по Хабаровской колонии. Получилось так, что показывая там недавно фильм, мы не смогли из-за определенных организационных проблем побывать в колонии. Поэтому сейчас планируем слетать в Хабаровск еще раз, и закончить, что начали: выполнить просветительскую задачу в колонии, выпустить ряд интервью в прессе. В Хабаровске, кстати, есть отделение Красного креста, которое помогает женщинам в колониях. Пожалуй, только они и работали там до нас.

Сейчас мы работаем с 3 семьями. Одна семья - это как раз дочка героини фильма «Анатомия любви». Вторая семья - это семья на восстановлении. Мама Надежда Мальцева, которая освободилась и находится на реабилитации. И есть мальчик - Ярослав Гуров, он в Челябинске, ему уже 7 лет, - в школу нужно идти. Он пережил больше всех упомянутых детей: родился в тюрьме, потом был с мамой, у неё был маленький срок заключения. Маму снова посадили, Ярика поместили в детский дом. Из детского дома его поместили под опеку и потом снова вернули. Этот случай для нас самый тяжелый.

- Как, по-вашему, должна быть устроена жизнь матери и ребенка, находящихся в тюрьме и после освобождения?

- Рождение ребенка в тюрьме - это очень парадоксальный, но шанс. И меня очень удивляет, что сотрудники ФСИН этого не понимают. В общем-то говорить, что они что-то понимают или нет в отношении заключенных - это уже эвфемизм. Но к матери и ребенку, находящимся в тюрьме, сотрудники ФСИН относятся с сочувствием. Конечно, случаи издевательств над матерями есть, поскольку женщин на зоне воспринимают в первую очередь как преступников. Однако в целом к этой теме есть сочувствие. И именно поэтому меня удивляет, что ФСИН пока не дошла до той идеи, что перевоспитание, исправление заключенной женщины при помощи имеющейся маленькой части её семьи - это очень мощный и действенный элемент не просто манипуляций, а воспитания, дальнейшей социализации, предупреждения рецидива. Родившийся ребенок - это семья заключенной, пусть и маленькая. Все остальные на зоне лишены семьи и близкого, интимного, общения, и то, что у кого-то есть тёплый комочек, к которому можно прижаться и о котором можно заботиться, вызывает огромную зависть.

Если мама, родившая в тюрьме, прикипит к своему ребенку, она забудет обо всем на свете. У меня есть подопечные, которые отбыли наказание и сейчас находятся в состоянии реабилитации и восстановления семьи. Одна из них родила в тюрьме и жила на зоне с ребенком, на время расставалась с ним, но сейчас освободилась. Она за своего ребенка готова бороться. Она забудет обо всем на свете. Для нее семья стоит на первом месте.

Мы бы хотели, чтобы этот сильный ресурс - пробуждение материнского инстинкта - был использован. Наши основные задачи: во-первых, чтобы ребенок жил с мамой, во-вторых, не уехал в детский дом, в-третьих, чтобы они воссоединились, если им пришлось расстаться. Поверьте, две большие разницы: женщина, которая не жила с ребенком, и женщина, которая, находясь в заключении, всегда была со своим ребенком рядом.

"На свободе плачут от страха - этого воздуха и не знают"

Все дети любят и ждут Новый год. Нарядные елки, веселые огоньки на улицах, Дед Мороз, карнавальные костюмы, подарки...

Но есть такие дети, которые никогда не видели Деда Мороза и никаких городов тоже не видели. На утренниках в Доме культуры или в театре они никогда не были. Эти детишки живут за тремя заборами с колючей проволокой. Нет, они не преступники, они просто сидят в тюрьме вместе со своими мамами. Но и там, за решеткой, они ждут праздника.

Дети, живущие за решеткой, тоже ждут праздника. С отцом Косьмой, Александром Гезаловым и артистами кукольного театра.

Известный общественный деятель Александр Гезалов занимается помощью детям с трудной судьбой. Сиротам, инвалидам, ребятам из неблагополучных семей... А также детям заключенных матерей.

Я с Головинской женской колонией во Владимирской области работаю давно, лет 5 уже, наверное. Это одна из немногих зон, где есть дом ребенка, а значит, вместе с мамами там содержатся и малыши до 3 лет. Дальше, если мама остается отбывать наказание, ребеночка или родственники забирают, или детский дом. Ну а эти первые 3 года вот так вместе они и сидят. Бываю там регулярно и всегда возвращаюсь с тяжестью на душе. Все-таки не должны дети сидеть за решеткой...

Гуманитарный груз в этот раз смогли собрать солидный: полугодовой запас подгузников, детские комбинезончики, женская одежда. А еще огромный мешок кружевных бюстгальтеров:

Ох и рады будут сиделицы, - смеется Гезалов, - мы к 8 Марта уже привозили нижнее белье. Мне потом сотрудники тюрьмы звонили, очень благодарили. Говорят, девчонки аж визжали от восторга. Женщина, она и за решеткой женщина. Духи, крема и все эти прочие дамские штучки и в тюрьме очень нужны.

К новогодним праздникам взяли также несколько ящиков со сладкими подарками. Их собрали для детишек монахи из Социального центра Святителя Тихона Донского монастыря. И не просто передали, а делегировали с грузом батюшку Косьму, чтобы тот лично раздал их детям и сказал женщинам пару добрых слов. И еще был один новогодний подарок маленьким узникам и их мамам - кукольный спектакль.

Дети попадают в тюрьму только одним образом - если они там рождаются

Случается так, что сажают беременную, - объясняет Александр. - Или, уже отбывая срок, осужденная забеременела после свидания с мужем. Знаю случаи, когда не одного ребенка на зоне рожают. Ну а что делать, жизнь-то идет. Некоторые осужденные даже специально беременеют, чтобы перевестись в другую колонию и хоть какое-то время побыть в более мягких условиях.

- А как роды проходят? Прямо в тюрьме?

Нет, в обычном роддоме. Роженицу привозят под конвоем, и ее так же охраняют во время всего процесса. Знаю, что правозащитники фиксировали случаи, когда рожающих женщин пристегивали к кровати наручниками, чтобы не сбежали. Конечно, полная дикость. Но это в тех тюрьмах, где конвоиров не хватает. Здесь, в Головинской колонии, все благополучно. И нас вот, видишь, пускают, и детские спектакли разрешают привозить. Руководство колонии очень человечное.

На всю гигантскую Россию всего 13 колоний с домами ребенка. В той, куда мы едем, 800 женщин и 25 детей. Бывает детей и больше. Главное, что в Головине предусмотрена возможность совместного проживания мам с детьми - когда родившая женщина может круглосуточно находиться с малышом.

В тюрьме свои порядки, и сразу после родов ребенка передают в дом ребенка, а мама идет обратно в барак. Она имеет право приходить к своему малышу, кормить его, катать в колясочке вдоль забора, а потом опять возвращаться в свою камеру. Таким образом, мама проводит со своим новорожденным малышом не больше двух часов в день. И ребенок фактически все время с чужими людьми - нянями. Такое положение опасно тем, что у молодой женщины просто не проснется материнский инстинкт. Ну, родила и родила, а дальше она как бы сама по себе, а малыш сам по себе. Знаю, что некоторые такие горе-мамаши ходят в дом ребенка к своему ребенку из-под палки. Их буквально заставляют. Но бывают и еще более жестокие случаи, когда женщина освобождается из тюрьмы, а ребенка своего не забирает. «Пусть пока тут побудет, я вот устрою жизнь и заберу его». Так что совместное проживание - это наиболее благоприятный вариант. В первую очередь, конечно же, для ребенка. Потому что у него есть мама! Настоящая, которая всегда рядом, покачает, даст соску, поменяет ночью подгузник, прижмет к груди. Ведь по большому счету маленькому ребенку все равно, где он находится, дома или в тюрьме. Ему важно одно - чтобы рядом была мама. И желательно 24 часа в сутки. Но не всегда так получается.

Понятно, что совместное проживание со своим ребенком - это привилегия для осужденных. Такое позволят только тем женщинам, которые доказали свою благонадежность: хорошо себя ведут, не курят, не нарушают режим. Материнство в тюрьме - это вообще грустная песня. Ведь малыш же не виноват, что появился на свет в таких условиях. Есть и еще один неоспоримый плюс от совместного проживания - воспитание осужденной. Для женщин, которые потерялись в жизни, ребенок может стать той соломинкой, за которую можно ухватиться и, уже находясь на свободе, постараться наладить свою жизнь, а не пускаться снова во все тяжкие. Однако система ФСИН таким уникальным инструментом перевоспитания в своих исправительных учреждениях часто пренебрегает.

После спектакля малышей было не оторвать от кукол.

Все это, конечно, если говорить об идеале. В целом уже не плохо, что ребенок с мамой, пусть и всего пару часов в день, - считает Гезалов. - Это уже очень много, и это намного лучше, чем детский дом.

Очень большая проблема и в том, что после 3 лет многие дети отправляются в детский дом. Это когда нет у мамаши на воле родственников, готовых взять ребенка под опеку. Формально помещение это временное, пока мама сидит. Но фактически - навсегда. За годы женщина отвыкает от ребенка, они же не видятся и не общаются. Чисто теоретически свидания положены, но возить ребенка в тюрьму некому, сотрудников в детских домах и так не хватает. Да и потом, освобождается женщина, а идти ей некуда. Работы нет, жилья нет. Тут не до воспитания.

Гражданские активисты пытаются наладить у нас в России систему так называемых фостерных семей. Таких, когда ребенка осужденной берут на воспитание чужие, не кровные волонтерские семьи. Они готовы заниматься малышом, пока мама сидит, а после освобождения отдать его ей обратно. Программа фостерных семей совсем молодая, запустил ее фонд «Русь сидящая» всего несколько лет назад. Первой женщиной, решившейся на такую временную опеку, стала москвичка Наталья Кудрявцева. Несколько лет она заботилась о маленькой девочке, а потом отдала ее родной маме. Сейчас женщины общаются, Наташа помогает воссоединившейся после тюрьмы семье, ведь в их жизни все непросто. Живут в полуразвалившемся доме в глухой калужской деревне, работы нет, денег нет. Мама Наташа помогает и деньгами, и одеждой, и едой.

Конечно, все это очень не просто. И бумажная волокита, и психологические моменты. Ведь мало кто готов принять в семью ребенка на время. Такие просто героини, на мой взгляд, - говорит Гезалов,

Островок тепла и уюта в «холодном доме»

Так за разговорами приезжаем в колонию. ИК - самое большое сооружение в глухой деревне. Но не самое радостное. Смотровые вышки, пятиметровые заборы с колючей проволокой, конвоиры с автоматами... А перед самым КПП стоит большой и красивый храм. Он как инородное тело, как сказочный, мультяшный и оттого нереальный какой-то объект среди серых, угрюмых тюремных заборов.

Артисты кукольного театра оказались простыми женщинами - продавщицами крупной торговой сети детских товаров. Театр - это их хобби, такой вот корпоративный тимбилдинг. Со своими нехитрыми спектаклями они катаются по далеким деревням и детским домам. В ИК впервые. И, похоже, вообще мало понимают, куда приехали.

А что, телефоны с собой туда проносить нельзя? Как это? Это вообще законно?

У нас инструкция, не положено! - твердит замначальника колонии Ольга Анатольевна. - Даже я сдаю свой телефон, когда туда захожу, хотя я сотрудник при исполнении.

Но у меня ребенок болеет, как же я ему буду звонить?

В ответ тишина. Как, как? Никак! Зашел за решетку, и там уже нет ничего привычного. И никаких не может быть исключений.

Отец Косьма из Даниловского монастыря тоже впервые в таком заведении. Перед тем как пойти за ворота, приглашает нас всех помолиться.

Ну, с Богом!

Проходим КПП. Запускают строго по три человека. Тщательно досматривают. Предупреждают - с заключенными в контакт не вступать, ничего от них не брать и ничего не передавать самим. У курящих отбирают сигареты - они на зоне как валюта.

Как? Но я же курю! Я не смогу столько часов без никотина! - снова скандалит артистка-продавец.

Нельзя! На территории дома ребенка у нас вообще курить строго запрещено.

Смотрю, УФСИНовцы уже начинаются раздражаться от непослушных артистов.

Вы что, людям не объяснили, куда они едут? - обращается к Александру Гезалову замначальника.

Объяснял. Но что вы хотите, они тюрьмы никогда не видели.

Проход на зону нашей делегации из 30 человек занял около часа. Еще некоторое время проносили декорации, их тоже тщательно досматривали. Там, за решеткой, нас уже заждались. Из окон второго этажа дома ребенка выглядывают любопытные детские мордашки.

Дом ребенка выглядит как обычный, типовой детский сад. У входа качели, карусели. Правда, вокруг всей его территории глухой железный забор. Получается, как бы своя строго охраняемая территория внутри другой строго охраняемой.

Еще летом Александр Гезалов собрал денег, нашел художников и, договорившись с начальством колонии, привез их сюда расписывать этот мрачный забор. Денег и краски хватило лишь на малую его часть.

Весь расписать - это очень дорого. Художники-то бесплатно работали, конечно, а вот баллонов с колером ушло очень много. Но детям как нравится! И мамы довольны. С такими красочными рисунками, конечно, веселее стало. Малышня подолгу у этой расписной стены крутится, рассматривает.

Не только рисунки появились в тюремном доме ребенка стараниями Александра Гезалова и его друзей. Саша собрал, что называется, с миру по нитке и оборудовал в доме ребенка в Головинской ИК сенсорную комнату, возит сюда коляски, кроватки, игрушки:

Где дети, там всегда что-нибудь нужно. Уж я-то знаю, сам многодетный папа.

Внутри дома ребенка очень уютно, прямо по-домашнему. Это такой маленький островок тепла и уюта. Здесь пахнет как в садике - вкусной едой, на полах ковры, веселая, детская мебель.

Ребятня ждала нас с нетерпением: девочки в нарядных платьях, бантах. Мальчики в шортиках, умытые и причесанные. Первым заревел во весь голос полуторагодовалый кудрявый пупс. А сразу же следом за ним и все остальные.

Я даже не поняла, в чем дело, пока не обернулась и не увидела, что такую реакцию у детворы вызвало появление отца Косьмы в черной рясе до пола и с огромным крестом.

Да, дети, это вам не Дедушка Мороз! - дружно засмеялись мы.

Тут же ко мне прижалась как к родной маленькая девочка Валя. Чуть обособленно наблюдала за нами черноволосая, восточная красавица, узбекская девочка Малика с огромным бантом на самой макушке.

Мама! Мама! Моя мама пришла, - радостно закричал на всю комнату 3-летний Антошка. - Мамочка, иди, садись ко мне.

Эта пара сразу показалась мне самой радостной. Позже я узнала, что через 3 месяца они едут домой и что Антон здесь самый старший (ему уже за 3 года, но его не перевели в детский дом, немного отступив от правил, чтобы не разлучать мать и сына).

Вскоре подтянулись и все остальные мамы. Дети тут же уселись на руки и наблюдали за нами уже с высоты. Все как в обычном детском саду, если не выглядывать в окошко....

А вы давно здесь? - нарушив запрет, обращаюсь я к одной из заключенных, маме двухлетнего мальчика.

Уже семь лет. Еще пять сидеть.

- А его куда же?

Папа заберет.

А вот у матери Малики вопрос с тем, куда поедет ее ребенок, когда ему стукнет три, пока не ясен.

Ой, мне еще два года сидеть. А девочку, я надеюсь, заберет сестра. Она должна приехать с родины. Если с деньгами все будет хорошо, то она обязательно приедет, обещала.

Старшая воспитательница дома ребенка Татьяна Ивановна работает здесь уже 35 лет. Как приехала после института по распределению, так и осталась.

Я когда ехала, даже и не знала, где буду работать, - вспоминает она. - Прибыла на место, а мне говорят, добро пожаловать в Головинскую исправительную колонию. Я чуть не упала. А потом ничего, сработалась.

Детский врач Вера Ивановна трудится здесь и того больше, вот уже 42 года. А еще она лечит детишек в самой деревне, то бишь на воле.

Да, и там и там, - вздыхает она. - А больше некому. Так что у меня пациентов много.

- А за что в основном тут сидят? Есть с большими сроками?

Самый большой срок у нас тут у одной заключенной - 25 лет. 20 уже отсидела. Представляете, когда она к нам сюда попала, то у нее на свободе дети маленькие остались. А сейчас она уже бабушка. Но они ее совсем не навещают. Когда-то ездили, а сейчас уже нет. Дорого это, да и некогда - они из другого региона.

- Господи, что же она такого натворила, что такой срок?

Я не знаю. А вообще сейчас самая распространенная статья - это 228, наркотики. Ее еще называют народной, большинство по ней сидят. А раньше, когда я 42 года назад пришла сюда на работу, мы и слово такого не знали - наркотики. В то время «народной» статьей было тунеядство, распространение венерических болезней (отказ от лечения), мелкое воровство. Две доярки у нас тут, помню, сидели за то, что украли у колхоза мешок комбикорма. А сейчас наркотики, одни сплошные наркотики.

А мамы-то хорошие сейчас? Никого не надо заставлять к детям ходить? - спрашиваю у старшего воспитателя дома ребенка.

Нет, никого. Все хорошие. Но есть у нас сейчас сложные случаи, несколько детей скоро поедут в детский дом. Мы уже переживаем, такая трагедия. Причем у одного есть бабушка, у других тоже какая-никакая родня. Но не хотят брать. Я за 35 лет насмотрелась и знаю, что без родных в детских домах детки сразу меняются: перестают разговаривать, отстают в развитии. Мы вот полгода назад Сережку отвезли в дом ребенка, он всю дорогу нам стихи читал. А недавно я была там, заглянула к нему, он стоит как истукан, как будто ничего не понимает. Я ему Сереженька, Сереженька - он молчит. Воспитатели детдомовские говорят, что он у них не разговаривает совсем. Ой, беда, конечно. Такие поломанные судьбы у детей.

Спектакль прошел на ура. Детвора долго потом еще не отпускала артистов. Не живых, а кукольных. Рассматривали Снегурочку и медведя, трогали за крючковатый нос Бабу-ягу. С конфетами вообще все понятно, они у детворы вне конкуренции. А потом мы уехали, а они остались. Честно говоря, как только выходишь на волю и за тобой захлопываются последние стальные двери, дышать становится легче. По крайней мере, я лично вздохнула с облегчением. А воспитатели мне рассказывали, что дети, которые освобождаются, выходя из колонии, плачут от страха. Они же никогда за свою маленькую жизнь на свободе не были, этого воздуха и не знают.

Аннотация:

Не существует социальной реабилитации заключенных, – психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Существует мнение, что женщины специально рожают детей в тюрьме, поскольку знают, что это улучшит условия их содержания. Уголовно-исполнительный кодекс регламентирует, что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой.

There is no social rehabilitation of prisoners - psychologically ex-prisoners who sacrificed debt receiving retribution. There is a perception that women are having children specifically in prison, because they know that it will improve their living conditions. Penal Code regulates what to do with the future and has already taken place moms who were behind bars

Ключевые слова:

дети, женщина, социальные реабилитации заключенных

children, women, social rehabilitation of prisoners

УДК 34, 504

Впервые про беременную женщину за решеткой упомянуло Соборное Уложение в 1649 году. Это Уложение - прообраз нынешнего Уголовного кодекса. По нему, женщину, ожидающую ребенка, можно было не только арестовывать, но и казнить. Кстати, именно в связи с беременными впервые в России появилось такое понятие, как отсрочка исполнения приговора. Так вот, по древнему закону, казнить женщину было можно, но с отсрочкой до родов. А после рождения малыша - пожалуйста. В том Уложении казнь вообще была предусмотрена за шесть десятков преступлений.

Дети попадают в тюрьму только одним образом - когда они там рождаются. Рождается в тюрьме ребенок, когда беременная подследственная или осужденная находится в следственном изоляторе или уже в колонии. Бывает, что женщины совершили преступление уже беременными, бывает, они беременеют на длительном свидании (такие разрешены между официальными супругами), вероятнее всего, чтобы получить УДО. В итоге население колоний разрастается без всякого решения судов.

На данный момент существует 13 колоний с домами ребенка, общая наполняемость которых составляет от 800 до 900 мест. Есть совсем небольшие дома ребёнка, есть такие, которые рассчитаны на 100 - 120 человек. В среднем ежегодно в домах ребенка при колониях находятся около 846 человек.

В случае СИЗО, как правило, заключенная рожает под конвоем в таком-то из городских роддомов. До сих пор в маленьких городах или там, где есть проблемы с организацией конвоя, встречается такая практика, когда женщину приковывают наручниками во время родов, если рядом с ней не присутствуют 3 сопровождающих. Следственный изолятор объясняет приковывание наручниками как меру предосторожности в случае отсутствия конвоя.

Для каждого новорожденного соцработник собирает документы, идет в ЗАГС, где оформляют свидетельство о рождении. Сразу же ребенок получает медицинский полис. После родов, если женщина ещё остаётся в СИЗО, возможны два варианта развития событий. Везде, конечно, всё происходит по-разному. Там, где хотя бы немного чтут права человека, женщина остается в роддоме на то время, которое необходимо для восстановления. Если роды прошли нормально, то подследственная находится в роддоме 3-4 дня, как и положено. В это время ребенок находится в палате с матерью под конвоем. Второй вариант, когда маму после родов сразу увозят в СИЗО, где ее помещают в больницу, которая является в действительности той же тюрьмой, но там присутствует врач. Ребенка привозят к матери уже потом, когда ему проведены все необходимые послеродовые процедуры. Мать может ходить на кормления 6 раз в день. В данном случае ребенок лишается грудного вскармливания на время разлуки с мамой. Разлучение матери и ребенка не позволяет выработать удобный ее ребенку график питания. От стрессов и из-за многих других факторов молоко может пропасть. Согласитесь, даже с точки зрения грудного вскармливания, такой режим не гуманен, а с точки зрения акта заботы, пробуждения материнского инстинкта, а, как известно, не у всех он изначально есть. Молоко заменяют кефиром (бывает, что кефир делают и в самой колонии). Для каждого ребенка своя ежедневная норма для кормления. Для возраста выше среднего 200 грамм, среднего возраста 150 грамм, 100 грамм для самых маленьких вместе с картошечкой едят.

С детьми с первых дней их жизни в Доме ребенка работают специалисты: педиатры, логопеды, психологи. Днем с малышами постоянно находится воспитатель, ночью - медсестра. Дети регулярно проходят профосмотры, анализы делают бесплатно в городской поликлинике.

Совместное проживание матери и ребенка, это то же, что и жизнь с ребенком дома. Ведь статистика и их внутренние, какие бы то ни было, исследования, по заболеваемости, по рецидивам, отличаются на 2 порядка. Заболеваемость детей, рожденных в тюрьме, при совместном проживании снижается на 43%. Но это не означает, что мамы в какой-то одной колонии живут со своими детьми все вместе. Нет. К сожалению, выделено лишь небольшое количество мест в каждой колонии. У мамы с ребенком cвоя комната в огороженном от остальной территории месте и КПП. Там живут как в комнате общежитии.

Условия проживания новорожденных в «Домах ребенка» на территории тюрем очень плачевны. «Дом ребенка» представляет из себя ветхий, облупившийся барак, с потрескавшимися стенами. В маленьких железных кроватях лежат апатичные младенцы. Они выглядят хрупкими, их лица - сероватого оттенка. У одного из них гепатит, а другие рождены ВИЧ-инфицированными матерями. Так как места явно не хватает, несколько маленьких кроватей стоят на кухне. Комнатная температура зимой редко поднимается выше 8 °C; иногда она опускается до нуля. Спальни битком забиты кроватями, так что между ними трудно ходить. Во многих маленьких кроватях дети сидят на голой клеенке, потому что на всех не хватает постельного белья. «Игровые комнаты» язык не поворачивается так назвать. Это просто пустые помещения, в которых нет ни одного предмета мебели и ни одной игрушки. Воспитательница объясняет нам: «Мы сажаем всех детей на широкий подоконник и разговариваем с ними или рассказываем им сказки». Воспитательница сама является заключенной. Воспитание детей - это ее рабочее место на зоне. В больничном отделении дома грудного ребенка, лежат дети с воспалением легких, ангиной, почечной болезнью и другими заболеваниям. Заключенные сами оборудуют ванную комнату. Работавшие во время беременности со своей небольшой зарплаты. Детей до трех лет, которые живут без мам, будят в пять утра и насильно сажают на горшок. Чтобы нянечки не вставали, привязывают детей колготками к горшкам. Получается, что дети тоже отбывают наказание. Их прогулки проходят за решеткой. Дети просто не видят жизнь за пределами зоны. Дети, которым два-три года, начинают перенимать повадки заключенных. Они начинают произносить такие слова, как «шмон», «внимание, полиция!», опасаются людей в форме.

Существует мнение, что женщины специально рожают детей в тюрьме, поскольку знают, что это улучшит условия их содержания. Уголовно-исполнительный кодекс регламентирует, что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой. Там расписано все, вплоть до мелочей: «В местах содержания под стражей для беременных и женщин, имеющих при себе детей, создаются улучшенные материально-бытовые условия, организуется специализированное медицинское обслуживание, устанавливаются повышенные нормы питания и вещевого обеспечения. Не допускается ограничение продолжительности ежедневных прогулок. Не может быть применено в качестве взыскания водворение в карцер...». Но что значит это улучшение в реальной жизни? Женщина будет получать триста грамм творога и дополнительное яйцо в неделю. Вот и все привилегии для беременной и кормящей матери в тюрьме. В тюремных ларьках купить почти ничего нельзя, настолько там некачественная еда, а для кормящих и беременных она просто неприемлема. Зарплаты очень низкие, минус выплата исков и удержаний, оплата формы.

В доме ребенка на территории тюрьмы живут только дети, родившиеся в тюрьме. Вплоть до освобождения мать и ребенок отчуждены друг от друга, но и с выходом на свободу трудности не заканчиваются. Если у матери на свободе нет родственников или у родственников нет возможности выполнить условия опекунства, то ребенка переводят в детский дом. Как правило, если ребенок уехал в детский дом, а у мамы остался еще большой срок, к примеру, 4 или 5 лет, велика вероятность, что ребенок в детском доме и останется. Когда мама выходит на свободу, у неё, как правило, нет работы. Добиться нормальной социальной реабилитации после освобождения (согласно сайту audit-it.ru, на сегодняшний день освобождающая женщина с ребенком получает выходное пособие в размере 762 рублей. Ни жилья, ни работы, ни психологической помощи). Вообще, на работу судимых женщин никто не берет. И даже каких-то особых видов работ, в которых эти женщины могут социализироваться, чувствовать себя полноценными людьми, у нас в стране нет.

Не существует социальной реабилитации заключенных, - психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Казалось бы, за что дальше наказывать. Но они оказываются даже уже не людьми второго сорта. Это люди, которым просто некуда деваться. В таких условиях нужно обладать огромной силой воли, чтобы забрать ребенка из детского дома. Однако, чтобы забрать ребенка, нужно позаботиться о наличии справок: о месте жительства, о том, что тебя приняли на работу. Получается замкнутый круг. Как правило, большинство детей в тюрьму для малолетних попадают из детских домов, а потом, опять же, как правило, оказываются уже во взрослой тюрьме, потому что это тот опыт, который как раз не впитан с молоком матери, это то что, воспитано окружением. Детдомовский ребенок в 60% случаев попадает в колонию для несовершеннолетних. И через 20 лет можно посмотреть, что у нас получилось. Это такой эксперимент в динамике. Его результаты невозможно предсказать. Они зависят от того, как устроится жизнь данного конкретного ребенка, как устроится жизнь ребенка.

После освобождения матерей, дети которых были переданы когда-то (по достижении ими 3-х или 4-х лет) в обычные детские дома, не многие вспоминают о своих детях. Обычно освобождающиеся женщины планируют это - но в расчете на «потом», на время, когда они устроятся на свободе. Однако это «потом» часто так и не наступает.

Мы считаем, что в места лишения свободы, где живут дети, должен быть как можно более широкий доступ общественных наблюдателей, волонтеров, неравнодушных людей. Должно быть больше спонсорских денег, чтобы у детей появилось больше игрушек, другое питание, лучшее медицинское обслуживание, поездки за пределы зоны. На практике очень редко применяется ст. 82 Уголовного кодекса Российской Федерации, которая предусматривает отсрочку реального отбывания наказания до достижения ребенком четырнадцатилетнего возраста, осужденным беременной женщине, женщине, имеющей ребенка в возрасте до четырнадцати лет, кроме осужденных к ограничению свободы, к лишению свободы за преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних, не достигших четырнадцатилетнего возраста, к лишению свободы на срок свыше пяти лет за тяжкие и особо тяжкие преступления против личности.

Библиографический список:

1. Козлова Н.А. Рожденные в неволе // Российская газета – 2012. Интернет-портал «Российской газеты» зарегистрирован в Роскомнадзоре 21.06.2012 г. Номер свидетельства ЭЛ № ФС 77 - 50379.
2. «Уголовный кодекс Российской Федерации» от 13.06.1996 N 63-ФЗ (ред. от 23.07.2013, с изм. от 10.10.2013) (с изм. и доп., вступающими в силу с 01.09.2013)
3. «Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации» от 08.01.1997 N 1-ФЗ (ред. от 23.07.2013) (с изм. и доп., вступающими в силу с 02.10.2013)

Рецензии:

3.02.2014, 11:34 Кузнецова Ольга Владимировна
Рецензия : В статье затронута достаточно актуальная проблема требующая своего разрешения. Статья может быть рекомендована к публикации.

Мария Ноэль, соавтор и руководитель программы «Тюремные дети», рассказала о том положении, в котором находятся новорожденные дети и матери. Для Марии эта личная тема, так как она попала в тюрьму на пятом месяце беременности.

– Как маленький ребенок может оказаться в тюрьме?

– Дети попадают в тюрьму только одним образом – когда они там рождаются. Рождается в тюрьме ребенок, когда беременная подследственная или осужденная находится в следственном изоляторе или уже в колонии. Также женщина может забеременеть на свидании. Взять своего маленького ребенка в тюрьму невозможно. По сути, это осуществимо, но правоприменительной практики на сегодняшний день нет. У нас были случаи, когда сажали маму, у которой ребенок только что родился, и их разлучили.

– Ребенок рождается в условиях тюрьме, и что с ним происходит дальше? Он живет вместе с матерью или в доме малютки?

– Совместное проживание в тюрьме – это понятие относительное. Сейчас в российских тюрьмах имеется около 200 мест совместного проживания. На данный момент существует 13 колоний с домами ребенка, общая наполняемость которых составляет от 800 до 900 мест. Есть совсем небольшие дома ребёнка, есть такие, которые рассчитаны на 100 – 120 человек. К сожалению, наша правоохранительная система и судебные органы работают так, что эти места всегда наполняются. В среднем ежегодно в домах ребенка при колониях находятся около 800 человек.

Женщина в тюрьме.jpg

– Расскажите, что собой представляет вариант совместного проживания в тюрьме и кто получает такую привилегию – жить со своим ребенком в российских колониях?

– Совместное проживание – это то же, что и жизнь с ребенком дома. Мама находится всё время рядом. К счастью, сейчас намечается позитивная тенденция. Во ФСИН появился очень хороший врач, которая декларирует (и руководство зачастую её поддерживает) переведение максимального количества мест на совместное проживание. Ведь статистика и их внутренние, какие бы то ни было, исследования, по заболеваемости, по рецидивам, отличаются на 2 порядка. Заболеваемость детей, рожденных в тюрьме, при совместном проживании снижается на 43%. И 200 мест совместного проживания на 800 мест, о которых я говорила ранее – существуют. Но это не означает, что мамы в какой-то одной колонии живут со своими детьми все вместе. Нет. К сожалению, выделено лишь небольшое количество мест в каждой колонии. За место жить рядом с ребенком происходит в каких-то случаях борьба, в каких-то – манипуляция, когда женщина должна доказать, что она хорошая мать. Ребенка никто, естественно, спрашивать не будет, потому что он очень маленький. В этот момент о его правах все как-то забывают. И получается так, что по какой-то причине, если, например, мама курит, – она автоматически признается плохой матерью и не имеет права жить рядом с ребенком, а у ребенка, получается, нет права на её любовь. Я специально утрирую, но смысл такой.

МарияНоэль сподопечными вколонии впоселке Явас_.jpg

– Каковы бытовые условия при совместном проживании?

– Представьте себе общежитие комнат на 8-10. Вот это примерно то же самое. У мамы с ребенком cвоя комната в огороженном от остальной территории месте и КПП. Там ты живешь как в комнате общежитии. Я не скажу за все колонии, видела комнаты совместного проживания только в колонии «ИК-2» в поселке Явас в Мордовии и в Челябинской «ИК-5». В Мордовии это простые маленькие комнаты, без воды, без газовых плиток. В Челябинске в комнате есть вода. Это просто комнатка, в которой женщина имеет возможность жить рядом со своим ребенком. Но, пожалуй, большего и не надо. Смысл не в бытовых условиях. Ребенку первого года жизни вообще не важно, где он находится. Мама – его дом в этот период. Ему всё равно, есть в комнате вода или нет воды.

Это нам с точки зрения критического мышления, удобства и эстетического восприятия такие моменты могут показаться важными. Многие комиссии также воспринимают бытовые условия предвзято: «Ах, у них не такие игрушки. Ах, не такие пеленки». Это все, простите, ерунда. Самое главное для ребенка первых лет жизни – это мама и многочисленные акты заботы. Важно, чтобы мама встала ночью, поменяла подгузник, подмыла, отреагировала на прорезывание зубов и так далее. Все это тепло, впитанное в младенчестве, в дальнейшем делает ребенка более устойчивым в жизни.

На работу судимых женщин никто не берет

– Что представляет собой идея фостерной семьи, которую вы начали воплощать в жизнь в рамках программы "Тюремные дети"?

– Когда ребенку исполняется три года, он должен покинуть зону. Если у него на свободе нет родственников или у родственников нет возможности выполнить условия опекунства, то ребенка переводят в детский дом. Как правило, если ребенок уехал в детский дом, а у мамы остался еще большой срок, к примеру, 4 или 5 лет, велика вероятность, что ребенок в детском доме и останется. Смотрите, что получается. Когда мама выходит на свободу, у неё, как правило, нет работы. Вообще, на работу судимых женщин никто не берет. И даже каких-то особых видов работ, в которых эти женщины могут социализироваться, чувствовать себя полноценными людьми, у нас в стране нет. Не существует социальной реабилитации заключенных, – психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Казалось бы, за что дальше наказывать. Но они оказываются даже уже не людьми второго сорта. Это люди, которым просто некуда деваться. В таких условиях нужно обладать огромной силой воли, чтобы забрать ребенка из детского дома. Однако, чтобы забрать ребенка, нужно позаботиться о наличии справок: о месте жительства, о том, что тебя приняли на работу. Получается замкнутый круг.

Еще более ужасно, что ребенка из детского дома не возят на свидания. Возможен вариант телефонных переговоров, когда мама звонит в детский дом или в семейный детский дом. Но никогда, по крайней мере я не знаю таких случаев, детский дом не возит детей на свидания с матерью. В действительности ребенок может очень часто видеться с мамой и поддерживать связь с ней. Короткие свидания разрешены раз в два месяца, длительные – раз в три месяца. То есть можно за год увидеться со своим ребенком много раз. Но детские дома этого не делают. Не хватает персонала, возможно, нет волонтеров. И они не очень задумываются над этим, решая, что, попав в их стены, ребенок принадлежит детдому. Не существует особой эмпатии. Никто не озадачивается тем, чтобы поддерживать связь между матерью и ребенком. Для этого, собственно, мы активно продвигаем программу фостерной семьи ("фостер" – от англ. foster – опека, забота).

Ребенок в тюрьме.jpg

Мы находим семьи, которые хотели бы взять ребенка на время. Это временная опека. У фостерной семьи или фостерной мамы должен быть определенный настрой. Они знают о правилах, главное из которых – нельзя допустить того, чтобы ребенок забыл маму, обязательно надо рассказывать ему, что мама есть, она его любит, постоянно напоминать о ней. И, конечно, мы не запрещаем, но рекомендуем, чтобы ребенок не называл фостерную маму «мамой». Она может быть мамой Наташей, мамой Галей, но есть еще родная мама, которую зовут по-другому. Это достаточно серьезное решение – понимать, что ты возьмешь ребенка и должен будешь его потом отдать. Опять же, непонятно, в какие условия ты его будешь возвращать. Но вот, например, наша первая фостерная мама Наташа Кудрявцева руководствуется только одним: "А что, лучше чтобы он поехал в детский дом? Я как-нибудь справлюсь с этим моментом. Я буду лучше в дальнейшем им помогать". Конечно, фостерные родители по сути волонтеры.

– Существуют какие-то юридические сложности при оформлении фостерства? Помогают ли вам в проведении программы государственные органы?

– Есть законы, которые позволяют нам говорить об успехе. Закон об опеке и попечительстве позволяет оформление опеки по договору, которую можно называть фостерством. Существует и временная опека. По крайней мере, все законодательные и правоприменительные моменты позволяют осуществить такую опеку. Конечно, в органах опеки на местах сидят разные люди, с ними приходится по-разному разговаривать, очень часто приходится привлекать юристов, потому что отдать ребенка не родственникам – не принято. Мы не можем пока говорить о какой-то динамике, поскольку пока что у нас всего две сложившихся фостерных семьи. Дело в том, что довольно сложно получать информацию из тюрьмы. Ни опека, ни ФСИН не имеют права предоставлять нам информацию о том, какие дети останутся без попечения, а какие поедут в детский дом, потому что у этих детей есть мамы. Таким образом, эти дети не могут появиться в базах данных детей, оставшихся без попечения или отказников. И здесь наша задача «узнать» выполнима только тогда, когда мы поговорим с самими мамами. Поэтому мы сами добываем информацию напрямую из колоний."Волонтеры в помощь детям-сиротам" , – прим. редакции) . Наша программа фостерства ей очень интересна. Когда мы будем институализировать фостерство, то планируем тесно сотрудничать.

Новорожденный может оставаться с матерью в местах лишения свободы до достижения трех лет. Потом ребенка передадут родственникам, а если никого нет, то в детский дом. Как правило, там он пробудет до своего совершеннолетия. "Правда.Ру" попыталась понять, как быть с теми женщинами, кто родил в тюрьме и почему порой воля страшнее высокого забора.

В 2011 году интернет обошла фотография и сопровождающая ее история. На фото — пятимесячная девочка в гробу. В истории — причины смерти ребенка. Мама малышки содержалась в исправительной колонии ФБУ ИЗ 50/10 УФСИН России по Московской области. Мария Шилинская родила двойню, находясь в колонии, но сотрудники ФСИН приняли решение разлучить маму и двоих детей. Женщина отправилась в СИЗО-10, новорожденные в Можайскую колонию Подмосковья. И это несмотря на то, что на воле у детей был отец, который безрезультатно пытался их забрать, однако новорожденных содержали в неволе, в так называемом детском доме при колонии.

Стоит ли говорить, что руководство учреждения, в отличие от родителей, присматривало за малышами с номенклатурной точностью, но с таким же номенклатурным равнодушием. Пятимесячная дочь Шилинской была оставлена без присмотра. Ребенку стало плохо — возможно отравление — девочку начало рвать и она задохнулась рвотными массами. Причина смерти в справке, выданной от 14 сентября 2011 года, так и говорится: "Аспирация желудочным содержимым". То есть, если бы рядом с ребенком находилась мать или сотрудники детского учреждения при колонии, можно было бы легко предотвратить трагедию. Попытки родителей разобраться и найти виновных так ни к чему и не привели. По данным корреспондентов "Правды.Ру" руководство детского учреждения, где погибла девочка, не только не предстало перед судом, но и не лишилось работы до сих пор.

Тема матери и ребенка в тюрьме, пожалуй, не так часто затрагивается, когда законодатели, правозащитники или просто обыватели начинают говорить о недостатках пенитенциарной системы. Тем не менее, это тема важная, непростая. Тема, о которой говорить необходимо, ведь в отличие от матерей, которые отправляются отбывать наказание, ребенок в неволе — и инструмент воздействия, и сложный социальный организм, который, возможно, не сможет пережить встречи с волей так, как это бывает у детей, родившихся при нормальных обстоятельствах.

В системе ФСИН РФ существует 46 исправительных колоний для женщин — это на всю Россию. Лишь при 13 из них созданы условия для содержания осужденных с детьми, для "мамок", как говорят сами заключенные. По данным за прошлый год, сейчас вместе с матерями отбывают наказание 775 детей. Все эти малыши покинут "зону", когда им исполнится три года, и отправятся в детские дома, если не будет возможности передать их опекунам.

Причем, согласно закону, дети, рожденные на воле, даже если их мать уже находилась под следствием, на воле и останутся. Те, кто появился на свет в исправительном учреждении или СИЗО, останутся за решеткой. Такая правда жизни. Все, как у взрослых, только с детства, с первого дня.

Стоит ли говорить, что условия содержания в СИЗО, зачастую далеки от обычных человеческих норм и тяжелы для взрослых людей. Новорожденный оказывается в камерах без удобств, средств гигиены или элементарного тепла. Впрочем, по словам главы Общественной наблюдательной комиссии Антона Цветкова, конкретно на территории следственных изоляторов Москвы такого бедственного положения находящиеся под стражей не испытывают.

Об остальном Цветков не говорит, вся Россия — не его компетенция. "Могу сказать, что мы вплотную занимаемся проблемами женщин, которые находятся под следствием в СИЗО. Беременными и родившими", — говорит Цветков. — Заверяю, что условия содержания у них облегченные и такой контингент находится в специальных камерах. Например, кровати там не двухъярусные — обычные. Во-вторых, такой категории арестованных полагаются различные привилегии, которых нет у других".

Возможно так. Однако, когда в блоги или СМИ просачиваются истории, написанные женщинами с детьми, находящимися в неволе, все чаще возникают мнения: тех, кто имеет детей, тем более родивших в колонии или СИЗО, нужно немедленно выпускать, либо максимально облегчать наказание. Впрочем, наличие несовершеннолетних детей по нынешним законам и так является обстоятельством смягчающим вину. Но суды, чтобы не идти против закона, попросту оговаривают в приговоре, что обстоятельство судом было учтено, но на сроке заключения, на деле, это почти никак не сказывается.

"Я не считаю, что наличие ребенка, в том числе, содержащегося в неволе вместе с матерью, должно быть обстоятельством для немедленного освобождения или уменьшения срока наказания в разы", — продолжает Антон Цветков. — Я думаю, что суд это должен учитывать, но исходя из конкретного уголовного дела, общественной опасности деяния и, безусловно, разбирая индивидуально каждый конкретный случай. В том числе, в зависимости от личности осужденной".

Движение "Тюремные дети" организовали журналисты, общественники и активисты. Как понятно по названию, движение занимается проблемами мам, которые оказались в заключении вместе со своими детьми. По мнению одного из лидеров "Тюремных детей" Марии Ноэль, норма, которая позволила бы беременным и родившим в неволе, сократить срок их пребывания в местах лишения свободы необходима и, главное, необходимо реализовать на деле то, что прописано или будет принято в законодательстве.

"Вся ситуация материнства и детства в тюрьме и все что после… Вся эта ситуация довольно "кривая", — говорит Мария Ноэль. — Я имею ввиду проблемы психологического и социального характера. Дети, которые разлучены с матерями в первые годы жизни, очень плохо себя впоследствии чувствуют, плохо адаптируются в жизни. Если у матерей, оказавшихся в местах лишения свободы, таких детей не забирают родственники — они оказываются в детских домах, дальше — все понятно. Это трудно объяснить, это огромная, глубокая проблема. Когда ребенок, погиб в тюрьме и это прошло в блогах и СМИ, когда руководство детского дома при колонии не понесло наказание… Этот случай так никого ничему не научил. Я говорила с представителем ФСИН Ириной Илларионовой, задавала вопрос, как происходит расследование. Она отвечала, но эффекта нет. Когда у сотрудников детдома при колонии, скажем, десять детей, все они плачут, то они реагировать перестают. Плачет — пускай. Вот эта халатность и приводит к трагедии.

Относительно того, нужно ли выпускать родивших или беременных… У нас в стране не применяется УДО к таким осужденным по причине наличия детей. Факт наличия ребенка не является в России поводом для назначения наказания ниже низшего предела. Я считаю, что если бы было наоборот, то было бы очень здорово. Но женщины разные, с разными жизненными условиями и им всем нужна всесторонняя помощь, чтобы присутствовали люди, которые заинтересованы в их судьбе. Я таких волонтеров знаю, которые лояльны к мамам в тюрьме. У социальных служб вообще нет мотивации. Но нельзя же все время карать! Когда они освободятся по УДО, в жизни им придется очень трудно и помощь нужна всегда".

Трудно сказать, сколько детей, рожденных в неволе, попавших в детский дом или просто имеющие такой "бэкграунд", оказываются в местах лишения свободы сами. Статистики нет. И порой трудно ответить на вопрос, что же лучше: детский дом, высокий забор или что-либо еще при отсутствии иных жизненных вариантов. Их никто не спрашивал, они ничего не совершали, но отбывают свой срок по вине чужой. А по большому счету — без вины виноватые.